Рэй Брэдбери - Человек в картинках (The Illustrated Man), 1951

– Да, наверно, это занятно. Но твой Бур тебя заждался. Уже поздно, а надо еще умыться перед сном. Так что, если хочешь поспеть с вашим вторжением, беги скорей.

– Ну-у, еще мыться! – проворчала Мышка.

– Обязательно! И почему это дети боятся воды? Во все времена все дети не любили мыть уши.

– Бур говорит, мне больше не надо будет мыться, – сказала Мышка.

– Ах, вот как?

– Он всем ребятам так сказал. Никакого мытья. И не надо рано ложиться спать, и в субботу можно по телевизору смотреть целых две программы!

– Ну, пускай мистер Бур не болтает лишнего. Вот я пойду поговорю с его матерью и…

Мышка пошла к двери.

– И еще есть такие мальчишки, Пит Бритз и Дейл Джеррик, мы с ними ругаемся. Они уже большие. И они дразнятся. Они еще хуже родителей. Даже не верят в Бура. Воображалы такие, задаются, что уже большие. Могли бы быть поумнее. Сами недавно были маленькие. Я их ненавижу хуже всех. Мы их первым делом убьем.

– А нас с папой после?

– Бур говорит: вы опасные. Знаешь почему? Потому что вы не верите в марсиан! А они позволят нам править всем миром. Ну не нам одним, ребятам из соседнего квартала – тоже. Я, наверно, буду королевой.

Она отворила дверь.

– Мам!

– Да?

– Что такое лог-ги-ка?

– Логика? Понимаешь, детка, это когда человек умеет разобраться, что верно, а что неверно.

– Бур и про это сказал. А что такое впе-ча-тли-тель-ный? – Мышке понадобилась целая минута, чтобы выговорить такое длиннющее слово.

– А это… – мать опустила глаза и тихонько засмеялась. – Это значит ребенок.

– Спасибо за обед! – Мышка выбежала вон, потом на миг снова заглянула в кухню. – Мам, я уж постараюсь, чтоб тебе было не очень больно, правда-правда!

– И на том спасибо, – сказала мать. Хлопнула дверь.

В четыре часа загудел вызов видеофона. Миссис Моррис нажала кнопку, экран осветился.

– Здравствуй, Элен! – сказала она.

– Здравствуй, Мэри. Как дела в Нью-Йорке?

– Отлично. А в Скрэнтоне? У тебя усталое лицо.

– У тебя тоже. Сама знаешь, дети. Путаются под ногами.

Миссис Морис вздохнула.

– Вот и Мышка тоже. У них тут сверхвторжение.

Элен рассмеялась:

– У вас тоже малыши в это играют?

– Ох, да. А завтра все помешаются на головоломках и на моторизованных "классах". Неужели мы тоже году в сорок восьмом были такие несносные?

– Еще хуже. Играли в японцев и нацистов. Не знаю, как мои родители меня терпели. Ужасным была сорванцом.

– Родители привыкают все пропускать мимо ушей.

Короткое молчание.

– Что случилось, Мэри?

Миссис Моррис прикрыла глаза, медленно, задумчиво провела языком по губам. Вопрос Элен заставил ее вздрогнуть.

– А? Нет, ничего. Просто я как раз об этом и думала. Насчет того, как пропускаешь мимо ушей. Неважно. О чем, бишь, мы говорили?

– Мой Тим прямо влюбился в какого-то мальчишку… его, кажется, зовут Бур.

– Наверно, у них такой новый пароль. Моя Мышка тоже увлеклась этим Буром.

– Вот не думала, что это и до Нью-Йорка докатилось. Видно, друг от дружки слышат и повторяют. Какая-то эпидемия. Я тут разговаривала с Джозефиной, она говорит, ее детишки тоже помешались на новой игре, а она ведь в Бостоне. Всю страну охватило.

В кухню вбежала Мышка выпить воды. Миссис Моррис обернулась:

– Ну, как дела?

– Почти все готово, – ответила Мышка.

– Прекрасно! А это что такое?

– Бумеранг. Смотри!

Это было что-то вроде шарика на пружинке. Мышка бросила шарик, пружинка растянулась до отказа… и шарик исчез.

– Видала? – сказала Мышка. – Хоп! – Она согнула палец крючком, шарик вновь очутился у нее в руке, и она защелкнула пружинку.

– Ну-ка, еще раз, – попросила мать.

– Не могу. В пять часов вторжение. Пока! – И Мышка вышла, пощелкивая игрушкой.

С экрана видеофона засмеялась Элен.

– Мой Тим сегодня утром тоже притащил такую штучку, я хотела посмотреть, как она действует, а Тим ни за что не хотел показать, тогда я попробовала сама, но ничего не получилось.

– Ты не впе-ча-тли-тель-ная, – сказала Мэри Моррис.

– Что?

– Так, ничего. Я подумала о другом. Тебе что-то было нужно, Элен?

– Да, я хотела спросить, как ты делаешь то печенье, черное с белым…

Лениво текло время. Близился вечер. Солнце опускалось в безоблачном небе. По зеленым лужайкам потянулись длинные тени. А ребячьи крики и смех все не утихали. Одна девочка вдруг с плачем побежала прочь. Миссис Моррис вышла на крыльцо.

– Кто это плакал, Мышка? Не Пегги-Энн?

Мышка что-то делала во дворе, подле розового куста.

– Угу, – ответила она, не разгибаясь. – Пегги-Энн трусиха. Мы с ней больше не водимся. Она уж очень большая. Наверно, она вдруг выросла.

– И поэтому заплакала? Чепуха. Отвечай мне как полагается, не то сейчас же пойдешь домой!

Мышка круто обернулась, испуганная и злая.

– Да не могу я сейчас! Скоро уже время. Ты прости, я больше не буду.

– Ты что же, ударила Пегги-Энн?

– Нет, честное слово! Вот спроси ее! Это из-за того, что… ну просто она трусиха, задрожала – хвост поджала.

Кольцо ребятни теснее сдвинулось вокруг Мышки; озабоченно хмурясь, она что-то делала с разнокалиберными ложками и четырехугольным сооружением из труб и молотков.

– Вот сюда и еще сюда, – бормотала она.

– У тебя что-то не ладится? – спросила миссис Моррис.

– Бур застрял. На полдороге. Нам бы только его вытащить, тогда будет легче. За ним и другие пролезут.

– Может, я вам помогу?

– Нет, спасибо. Я сама.

– Ну хорошо. Через полчаса мыться, я тебя позову. Устала я на вас смотреть.

Миссис Моррис ушла в дом, села в кресло и отпила глоток пива из неполного стакана. Электрическое кресло начало массировать ей спину. Дети, дети… У них и любовь, и ненависть – все перемешано. Сейчас ребенок тебя любит, а через минуту ненавидит. Странный народ дети. Забывают ли они, прощают ли в конце концов шлепки, и подзатыльники, и резкие слова, когда им велишь – делай то, не делай этого? Как знать… А если ничего нельзя ни забыть, ни простить тем, у кого над тобой власть – большим, непонятливым и непреклонным?

Время шло. За окнами воцарилаеь странная, напряженная тишина, словно вся улица чего-то ждала.

Пять часов. Где-то в доме тихонько, мелодично запели часы: "Ровно пять, ровно пять, надо время не терять!" – и умолкли.

Урочный час. Час вторжения.

Миссис Моррис засмеялась про себя.

На дорожке зашуршали шины. Приехал муж. Мэри улыбнулась. Мистер Моррис вышел из машины, захлопнул дверцу и окликнул Мышку, все еще поглощенную своей работой. Мышка и ухом не повела. Он засмеялся, постоял минуту, глядя на детей. Потом поднялся на крыльцо.

– Добрый вечер, родная.