Рэй Брэдбери - Темный карнавал (сборник)

Он замолк, мигнул, сглотнул и рассмеялся.

– Что это я говорю? Ты ни слова не понимаешь…

– Да нет же, понимаю. Говори, дедуля. Это интересно.

– Любопытный. Это отец тебя вырастил любопытным. Но он ведь военный и был все время рядом с тобой, до прошлого года, когда тебя отправили сюда.

– Я не любопытный. Просто я – это я.

Дедушка кивнул:

– Тут ты прав! На самом деле для людей не существует норм. В человеческих культурах, пожалуй, нормы существуют, но для отдельных индивидуумов – нет, нет.

Похоже было, что подвернулся удобный случай. И Дуглас им воспользовался.

– Дедуля, а что, если у человека нет сердца, легких или желудка?

Дедушка привык к подобным вопросам.

– Что ж, значит, он мертвец.

– Нет. Я не об этом. Я вот о чем: у человека нет сердца, или легких, или желудка, но он себе расхаживает. Живой.

– Это было бы чудом, – раскатистым голосом отозвался дедушка.

– Я не о том, – поспешно возразил Дуглас. – Не о чуде. Я хотел сказать… что, если он внутри не такой? Не такой, как я.

– А, понятно. Ммм. Ну что ж, тогда это не совсем человек, так ведь, мой мальчик?

– Пожалуй. – Дуглас уставился на брюхо и кармашек для часов. – Дедуля. У тебя ведь есть и сердце, и мозг, и легкие, да, дедуля?

– Как же иначе!

– А откуда ты знаешь?

– Ух… – Дедушка замолк. – Хорошо. – У него вырвался смешок. – Говоря по правде, не знаю. Ни разу их не видел. У врача не бывал, рентген не делал. Может, я внутри сплошной, как картофелина.

– А я как же? У меня желудок есть?

– У тебя точно есть! – вмешалась вошедшая в гостиную бабушка. – Я ведь его кормлю. И легкие есть: крику от тебя столько, что мертвого разбудишь. И руки есть, грязные, пойди вымой! Обед готов. За стол, дед. Дуглас, живей!

Она позвонила в черный лаковый колокольчик, висевший в холле.

Вниз по лестнице устремился поток жильцов, и если у дедушки было желание подробней расспросить Дугласа о том, к чему он завел такую странную беседу, возможности для этого уже не оставалось. Дальнейшего промедления с обедом не выдержали бы ни бабушка, ни картофель.

Прочие постояльцы за обедом смеялись и болтали, мистер Коберман сидел меж ними немой и хмурый (бабушка решила, что его беспокоит печень). Но тут дедушка, откашлявшись, заговорил о недавних смертях в городе, и все замолкли.

– Оставим эти разговоры на потом, когда будем пить кофе, – вмешалась бабушка.

– Редактора газеты эти известия не могли не насторожить. – Дедушка обвел присутствующих внимательным взглядом. – Вот юная мисс Ларссон, что жила за оврагом. Три дня назад ее ни с того ни с сего обнаружили мертвой: все тело в странных татуировках, выражение лица такое, что куда там Данте. А другая молодая дама, как бишь ее? Уайтли? Исчезла, и ее так и не нашли.

– Такое бывало всегда, – заговорил, продолжая жевать, мистер Питерс, автомеханик. – Случалось вам видеть списки бюро по розыску пропавших? Вот такой длины. – Он показал. – Не представляю себе, что с ними сделалось, почти со всеми.

Разговор оборвала бабушка:

– Кто-нибудь хочет еще начинки?

Она стала раскладывать по тарелкам большие порции из унылого цыплячьего нутра. Дуглас, наблюдая, думал о том, как это у цыплят есть два разряда внутренностей: одни даны Богом, другие – человеком.

Ладно, а если внутренностей три разряда?

А?

Почему бы и нет?

Собеседники весело толковали о таинственной смерти таких-то и таких-то, вспомнили – ах да, – что не далее как на прошлой неделе умерла от сердечного приступа Марион Барсумиан, а нет ли тут связи… да вы с ума сошли, забудьте… такие разговоры, да после ужина, на полный желудок? И прочее подобное.

Раскурив сигареты, сотрапезники лениво побрели в гостиную, где дедушка позволял вставить слово кому-то еще, только когда нуждался в перерыве, чтобы набрать в грудь воздуху.

– Кто его знает, – сказал автомеханик. – Может, в городе вампир завелся.

– Когда на дворе тысяча девятьсот двадцать седьмой год? Да будет вам.

– Верно-верно. Их берут только серебряные пули. Что-нибудь серебряное. Читал как-то в книге. Ей-богу.

Дуглас сидел на полу и рассматривал мистера Кобермана, который пользовался за едой деревянными ножами, вилками и ложками и держал в кармане одни только медные пенни.

– Пустая затея, – говорил дедушка, – присваивать названия. Мы даже не знаем, кто такие гоблины, или вампиры, или тролли. За каждым понятием может стоять что угодно. Как же распределять их по категориям, приклеивать ярлыки и приписывать им те или иные свойства? Глупо. Есть только люди – люди, которые делают то или иное. Да, именно так: люди, которые делают то или иное.

– Всем доброго вечера, – попрощался мистер Коберман, встал и отправился на свою вечернюю работу.

Кто-то включил радио. Затеялась карточная партия. Позднее послали за мороженым. В конце концов все пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись.

Звезды, луна, ветер, тиканье часов, звон курантов на рассвете, встающее солнце – и вот наступило новое утро, новый день, и мистер Коберман вернулся после завтрака с прогулки. Дуглас стоял поодаль, как небольшой гудящий механизм, который ведет тщательное наблюдение через микроскопические глазки́.

В полдень бабушка вышла в бакалейную лавку.

Дуглас немного покричал под дверью мистера Кобермана, потом попытался войти. На этот раз дверь оказалась запертой. Пришлось сбегать за универсальным ключом.

С ключом и осколками цветного стекла Дуглас вошел, прикрыл за собой дверь и различил глубокое дыхание мистера Кобермана. Потом поднес к глазу голубое стеклышко.

За стеклом Дугласу явились голубая комната и голубой мир, непохожий на тот, в котором он жил обычно. Такой же непохожий, каким был красный мир. Аквамариновая мебель, кобальтовое постельное белье, лазурный потолок, и тускло-синие лицо и руки мистера Кобермана, и его голубая вздымающаяся грудь. А также – что-то еще.

Глаза мистера Кобермана были широко открыты и глядели на Дугласа мрачно и голодно. Дуглас отпрянул и отвел голубое стеклышко в сторону. Глаза мистера Кобермана закрыты. Глянул через голубое стекло – глаза открыты. Без стекла – закрыты. Открыты. Закрыты. Любопытно. Дрожа от волнения, Дуглас продолжал эксперименты. Через стекло – глаза мистера Кобермана, похожие на сигнальные огни, алчно глядят сквозь закрытые веки. Без стекла – глаза плотно закрыты.

Глаза – это было еще не все…

Дуглас простоял в изумлении не меньше пяти минут. Он думал о голубых, красных, желтых мирах, существующих бок о бок, как цветные панели, обрамлявшие большое бесцветное стекло на лестнице. Бок о бок, цветные стекла, разные миры; мистер Коберман и сам это говорил.