Юрий Никитин - Рассветники

За прошлые выходные она ухитрилась сделать себе огромную задницу, просто невероятную, и крохотную грудь, теперь хирурги работают быстро, а такая диспропорция сразу привлекает к ней внимание.

Когда она выходит куда-либо на высоких каблуках, даже самые пресыщенные сексуалы провожают заинтересованными взглядами, а уже этого достаточно, чтобы любая женщина воспрянула, расцвела, а домой вернулась с довольным возгласом: «На меня мужчины так смотрели, так смотрели!»

Сразу ухватив суть разговора, она с достоинством заявила:

– Я не против чтения мыслей, ничуть! Но вот мне все-таки нравится, когда мужчины подтягивают животы при виде женщин!.. Хотя да, вы правы, сейчас все будет еще честнее, но мне почему-то хочется, чтобы от меня хоть что-то да скрывали. Хотя бы вот эти свисающие животы.

Кириченко спросил скабрезно:

– Хотя бы?

– Да, – отрезала она. – Но лучше… если скроют и прочее, что мне не совсем… по вкусу. Если мой муж переспит с кем-то в командировке, то лучше пусть молчит. А какой бы я сонной и неопрятной ни была с утра, пусть лучше скажет, как хорошо выгляжу.

Он уточнил с недоверием:

– Хотя сама видишь себя в зеркало?

– Все равно, – отрезала она. – Да, вот так!

И удалилась к своему столу, задница шире Казахстана, ноги все те же длинные и умело выточенные, зашкуренные и покрытые блестящим лаком, словно их обработал в три-дэ Кириченко, что хоть и не умеет рисовать, но женщин рисует часто, особенно некоторые их части.

Урланис тоже посмотрел задумчиво на мощно двигающиеся булочки… уже не булочки, а праздничные караваи, испеченные к девятисотлетию Москвы на толпу в тысячу человек, из груди вырвался тяжелый вздох.

– Все равно, – сказал он уныло, – я все понимаю насчет прихода новых технологий, но страшусь… Я люблю свою Аннушку, знаю, что и она любит меня, это заметно в тысячах мелочей, однако все равно не готов… или готов?.. к полной откровенности. Ну как могу сказать, что хотя я ей никогда не изменял, но в постели с нею иногда представляю, что трахаю вот эту… гм… сотрудницу?

Кириченко ухмыльнулся:

– Теперь у Вероники Давыдовны задница еще огромнее и пышнее! В анус?

Урланис отвел взгляд:

– Я без подробностей, просто представляю ее пышную жопу с этими двумя колышущимися… и сразу весь на взводе. Но это оскорбит Аннушку!

Кириченко проговорил с сочувствием:

– А если она в постели с тобой представляет какого-нибудь мускулистого мачо? Хорошо, если Брэда Питта, а если кого-то из твоих знакомых?

Он вздохнул:

– Такое оскорбит меня. И хотя, знаю, многие и не то разыгрывают в воображении… да все так делают!.. но все равно это неправильно, так нехорошо. И признаваться в таком нельзя.

– Другой левел отношений, – сообщил с сочувствием Кириченко. – Вы просто должны это… нет, не простить друг другу, прощать нечего, а согласиться с тем, что это и раньше у вас было, и вам не мешало, а сейчас всего лишь стало явным.

Урланис сказал саркастически:

– Да? А чего же тогда браки рушатся, когда он или она узнают о связях на стороне? Ведь было же все так хорошо, когда ничего не знали? Да вот только почему-то не хотят снова… якобы не знать. Знание, как сказал великий Бэкон, сила!

– Знал бы он, – буркнул Кириченко, – по какому поводу ты его цитируешь. Незнание, вообще-то, тоже сила.

– Так что лучше, знать или не знать?

– Смотря в какой ситуации.

Он в безнадежности развел руками.

– Но суть в том, что мир движется к полной открытости!.. И самыми открытыми друг другу в первую очередь должны стать муж и жена. Иначе они… то ли партнеры, то ли соратники, то ли сообщники… когда в удобный момент и предать могут, и отобрать при разводе все, и бросить в тяжелую минуту, хотя красиво так клялись «…в здоровье и болезни никогда не покину, все вместе…».

Кириченко сказал веско:

– Но ты ее не предавал, ты ее любишь… это она тоже увидит?

– Ну!

– Так чего тогда страшиться?

Урланис вздохнул:

– Да нас все больше пугает, что раскроются не великие наши преступления, в них есть нечто героическое, а увидят наше мелкое и гаденькое. Мастурбацию, подсматривания в бинокль за соседями и молодыми соседками, мечты попасть в постель к учительнице литературы, страх опозориться при первом половом контакте… я опозорился, кстати, до сих пор как вспомню, так даже спина краснеет…

Кириченко перебил:

– Но ты вот только что нам признался! И небо не рухнуло.

– То вам, – сказал Урланис с тяжелым вздохом, – вы мои друганы, моя стая, мой прайд, моя семья… а женщина – это зверь другой породы.

– Женщина тоже может быть друганом, – сказал Кириченко веско, но с некоторым сомнением. – Ну, в пределах, конечно. У нас перед глазами светлый облик нашего вождя, великого шефа, у которого еще какой друган в юбке!.. Шеф, ты чё молчишь, как сытый пеликан?

Я посмотрел хмуро, только у подростков есть на все четкий ответ и абсолютная уверенность в своей правоте, пусть хоть весь мир с их мудрецами против, но я уже взрослый, как полагаю, а это значит, торможу и колеблюсь. При полном взаимном «чтении мыслей», как говорят в народе, должна удваиваться работа мозгового процессора, хотя мощь двух равняется мощи восьми, кроме того мышление выходит на качественно новую ступеньку…

Они все ждали с интересом, хотя к слову «шеф» и относятся с иронией и всячески обыгрывают в хохмочках, но в то же время я первый начал говорить о Сверхсуществе, как объекте исследования, так я, как ни крути, а создатель целой науки.

– Еще пару лет назад, – сказал я хмуро, – я морщился и жутко стыдился, вспоминая некоторые моменты из детства и юности… Ну, когда первый раз напился и облевался прилюдно, когда первый раз попробовал с женщиной и… осрамился… Да и еще были моменты, которые вспоминать не хочется. А вспомню, до сих пор краснею.

– Пару лет, – прервал нетерпеливый Кириченко, – а сейчас?

– Сейчас, – проговорил я, подбирая слова, – понимаю, что я – это я. Нынешний. Я бы так никогда не сделал. Так почему я должен стыдиться за то существо, которым был?.. То был не я, а до Я. Гусеница! А сейчас я, надеюсь, уже бабочка.

Кириченко оглядел меня с головы до ног:

– Ну, до имаго далековато.

– Пусть, – согласился я. – У человека больше линек, чем у гусеницы. Пусть еще не имаго, но уже и не гусеница, что напивалась, чтобы доказать что-то таким же придуркам, била стекла на троллейбусной остановке и воровала мелочь из телефонной будки. Потому что был не я!.. Это был другой человек с моим именем и моим паспортом.

Урланис спросил печально:

– А где грань?

Я поинтересовался:

– Это ради красного словца или ты… в самом деле глуповат?.. Какая может быть грань, когда плавно и медленно одно перетекает в другое?.. Человек не насекомое, чтобы четко прослеживать стадии гусеницы, куколки, субимаго, имаго… Но все равно каждый видит и знает, человек меняется тоже. Не меньше, чем гусеница. Так что я не отвечаю за того придурка, который жил в этом теле десять лет назад!.. Я отвечаю за себя нынешнего!