Гайворонский Борисович - Незваные...

Удар о клокочущую пучину не был смертельным, но бушующая стихия накрыла с головой, и вода всё же залила лёгкие. Ноги сковались каменной судорогой, как кандалами, и разум померк…

…Где-то противно капала вода, разнося эхо от каждого удара и отзываясь страшной болью в висках. Свинцовое тело пронзали тысячи иголок, и больно жгло в животе. Руки рефлекторно отдёргивались от горячей воды. Саднило горло, и распухший, прокушенный насквозь язык заполнял всю полость рта, не позволяя сомкнуть зубы. Глотательный рефлекс был нарушен. Периодические рвотные позывы вызывали конвульсии всего тела, выбрасывая из желудка и лёгких остатки воды. Мысли неуправляемыми обломками витали в голове, а чувства продолжали вести борьбу с водяным монстром. То и дело судорожно сводило одну мышцу за другой. Болезненно тукал нерв где-то в паху…

Прошло неизвестно сколько времени, когда скорее не головной, а спинной мозг послал слабый импульс мышцам, что надо отползти подальше от обжигающей воды.

Так червяк, даже разрезанный лопатой пополам, сокращается от капли кипятка. Так выпотрошенный и обезглавленный карась корчится и подпрыгивает на сковородке.

Тело, извиваясь, вползло на небольшую возвышенность и замерло в бессилии. Тяжелое хрипящее дыхание минут десять раздавалось в безмолвной пещере, где бил кипящий источник и клубился горячий пар.

Первая мысль, простая, как клочок рваной бумаги, шелохнулась в голове: «Больно…». Бабик попытался двинуть руками, и силы вновь покинули его.

Забытьё длилось ещё какое-то время, и снова мысль: «Больно… Жарко…».

Через полчаса он попробовал поменять положение затёкшего тела и память прошедших событий озарила разум болезненной вспышкой. Вспомнилось сразу всё: и первое предупреждение, и Мамай, и казино, и ледяной водопад…

Животный страх болезненными липкими волнами облапил всё тело и проник в каждую клетку мозга. Бабик, превозмогая боль и озноб, конвульсивными движениями поднялся и сел. Тяжёлое сиплое дыхание сопровождалось жалобным постаныванием. Глаза в темноте были широко раскрытыми и полными ужаса. В раздавленной душе больше не существовало места для гнева или ярости. Поверженный дух отказывался бороться. Кратковременный проблеск сознания позволил понять, что какая-то непреодолимая сила вероломно отбирает у человека, рождённого в любви и созданного для радостей, такую дорогую, неповторимую и единственную жизнь.

Бабик взорвался истерическим, клокочущим, захлёбывающимся криком. Рана на языке открылась, заливая рот горячей кровью. Челюсти сами смыкались, рефлекторно пытаясь разжевать мешающий крику язык и выплюнуть его. Физическая боль затмилась страхом….

Внезапно на голову вылилась тонна прохладной воды. Расчёт на отрезвляющий и приводящий в чувство эффект не оправдался. Человек зашёлся от визжащего вопля, не прерывающегося даже на вдохе, забился в судорогах, захлёбываясь кровью и уже не пытаясь её сглотнуть или выплюнуть. Руки бешено рвали одежду.

Когда силы иссякли, а разум не выдержал шока, Бабик потерял сознание.

– Переборщили, – промолвил Серж, нервно теребя подбородок.

Марина давно сидела зажмурившись и закрыв уши руками. Это она только что опрокинула кубометр приятной на ощупь, как ей показалось, воды, на голову несчастного, уже действительно несчастного Бабика. Ей было до боли жалко его, и она искренне сожалела об устроенной экзекуции. Но не ради же самих пыток, а ради спасения души! «А вправе ли мы судить?» – вертелся в голове вопрос, и Марина не видела однозначного ответа. «Не судить вообще? Отвернуться? Позволить убивать других? Положиться на волю Божью? А мы на что, люди?.. Мы на что?! Нас Бог создал по образу и подобию своему…».

Марина наклонилась над смердящим Бабиком.Из громадного дома Прони, где одна из мрачных комнат в полуподвале всегда была закрыта, Марина извлекла кровать и поместила её в одно из помещений подземного города. К этой кровати пронинские молодчики должны были приковать наручниками Сержа, если бы он приехал тогда в Москву по приглашению Мамая. А сейчас на ней лежал стонущий Юра Бабиченко по кличке Бабик. Лицо его было ужасно: раскрытый кровавый рот, блуждающий под полуприкрытыми веками взгляд.

– Я не доктор, – подняла на Сержа жалостливые глаза Марина. Перед этим она раздела мокрого и вонючего бандита до пояса, как могла, обтёрла чистыми полотенцами и простынями лицо, торс, положила на лоб тряпку, смоченную в холодной воде. Надо было бы снять и брюки со всем их зловонным содержимым, но… Нет, брезгливости Марина не испытывала. Ей не давал это сделать Серж. Сейчас он смотрел через эсвэ, задействовав и прошлое, всех его возможных друзей, близких, родственников, кто бы мог поухаживать за ним. И к своему удивлению, не обнаружил никого, кому он был бы по-настоящему дорог. И сам Бабик не испытывал ни к кому каких-либо светлых чувств.

Из женщин – только проститутки и брошенные любовницы. Сестра-двойняшка проживала тоже в Москве, но прокляла брата ещё в 17 лет, когда он, пьяный, надругался над ней. Мать спилась и давно покоилась на кладбище. Три женщины родили от него детей, но панически боялись, что однажды этот зверь явится к ним. Слишком был он жесток и циничен.

В сорок лет человек, кроме врагов, обманутых или изнасилованных женщин и сомнительных дружков-приятелей, ничего не нажил. За плечами были Чеченская война, два десятка убитых боевиков, пять невинных жертв на гражданке и два заказанных клиента из числа таких же бандитов, как и он сам. Третьего – друга Мамаева – уберегла судьба…

– Никого, кто мог бы за ним ухаживать, – с горечью констатировал Серж.

– Может, очухается? – Марина с жалостью смотрела на Бабиченко.

– Мне кажется, в больницу его надо.

– Ну, так давай организуем!

Полеха потрогал кольца своих жуков, заныла рука. Непроизвольно, уже догадываясь, что это может означать, Серж коснулся головы Бабика. Тот прерывисто вздохнул и открыл глаза.

– Не надо докторов, – тихо произнёс Сергей, – все они тут, при нас.

Марина вспомнила оживление Коляна и с надеждой улыбнулась.

– Юра, – Полеха смотрел в глаза Бабику, который осмысленным взглядом обвёл склонившихся над ним людей.

– Я… омой.. оу, – промычал он.

– Домой хочешь? – догадался Серж.

Бабик кивнул, сморщившись от боли.

– Может, здесь поживёшь пока? – предложила Марина.

Бабик уставился на рыжую девушку и, похоже, узнал её голос. Он долго смотрел на неё, ничего не выражая своим лицом и громко сглатывая тягучую слюну.

– Пить хочешь? – ласково спросила Марина.