Яна Завацкая - Холодная зона

— А-а, нет , так нельзя. Ребенку нужна мать! Если родная не может, то приемная. Мотать ребенка туда-сюда каждый день — только портить психику. А родные матери сами обычно не могут. Им или работать надо, или у них психические отклонения. С психиатрическим диагнозом ребенка все равно заберут сразу! У нас вон работала Кэти. Забеременела — с работы ушла. Родила — у нее сразу и забрали, конечно, потому что к этому времени был уже диагноз депрессии, а у кого его нет?

Рей снова вспомнил Беату. Да уж, какая мать из такой? Но здесь почти у всех либо депрессия, либо зависимость от чего-нибудь, либо фобии.

— Но ты-то, например, нормальная…

— Мне работать надо, — повторила Пати.

— Так что, получается, родные матери ребенка никогда не воспитывают? — поразился Рей.

— Нет, почему, можно добиться права на воспитание. По умолчанию, как раньше, его не дают. Обычно если есть муж… ну понимаешь — работающий муж или партнер. Или женщина, если это лесбиянки. То есть если партнер есть, и она либо она работает и зарабатывает много, то без проблем. Тогда мать сидит с ребенком, ухаживает за ним, ее базис выплачивает партнер, и им еще остается на жизнь.

— А, значит, если семья полная, — понял Рей.

— Да, но только мало таких. Кто возьмет замуж заведомо зависимую женщину? А ведь даже вот я — у меня есть образование, но я никогда не заработаю столько, чтобы слезть с базиса. Обычно, те, кто получше зарабатывает — друг на друге и женятся. Да, на время воспитания ребенка, конечно, партнер платит. Но хоть остальное время они нормально живут.

— А ты что же, никогда не планируешь ребенка? — тихо спросил Рей.

— Наверное, не получится, — дернула плечом Пати, — можно попробовать выучиться на начальницу медсестринской службы. Тогда я буду зарабатывать почти в два раза больше, но еще получать базис, это удобно, можно откладывать несколько лет, а потом, например, родить… Но обычно рожают по глупости — залетают, ребенка отдают приемной матери, и до свидания.

— А что, его нельзя как-то навещать потом?

— Когда как, зависит от режима, что присудят. Чаще нельзя. В течение первого года жизни ребенка еще как-то можно выцарапать. Ну вдруг ты внезапно разбогатеешь… А потом вообще сложно. Да и забывают потом. Я ведь тоже выросла у приемной матери, — заметила Пати. Рей с ужасом посмотрел на нее.

— А что такого? Нас было двенадцать детей, было весело.

Они пересекли широкий проспект и вышли в центральную часть второго яруса — гигантскую площадь, заполненную кафешками, пивными, магазинчиками и ларьками.

— Так ты своих родителей и не помнишь? — спросил Рей. Пати помотала головой.

— Не-а. А зачем?

— А с приемной… общаешься?

— Да редко, — буркнула Пати, — у нее и сейчас десять детей… Это ее профессия, понимаешь? Натали, она хорошая была, в принципе, ничего плохого сказать не могу. Но она же не может теперь с каждым из нас поддерживать близкие отношения.

— Тоталитаризм какой-то, — Рей покрутил головой, — как же вы… то есть мы вообще размножаемся?

— Да запросто. Многие залетают просто, а еще сюда едут женщины из Зон Развития, они и предохраняться-то не умеют, у них там это недоступно. Опять же, детей оттуда завозят из детдомов. А почему тоталитаризм? Наоборот, свобода. У нас же полная свобода, — улыбнулась Пати, — но ведь правда, что ребенка надо обеспечить, и что должна быть мать.

— Это да, — с горечью сказал Рей, — полная свобода. Что хочешь, то и делай. Но так, чтобы базис заплатили. Потому что могут и не заплатить, а больше продуктов и денег взять неоткуда.

— Ой, да какой ты мрачный сегодня! Пошли вон в «Кружку», игра уже начнется сейчас!

Пати схватила его за рукав и потащила в пивную, уже битком набитую людьми.

Игра шла на первенство Евросоюза — выборы в Европарламент, национальное представительство. Команда Германии — двадцать два высоких, стройных красавца — выступала в черных мундирах с красной и желтой отделкой, под цвет национального флага. В команде было трое чернокожих и еще человек восемь со смуглыми, неевропейскими лицами. Среди белых Рей без удивления узнал двоюродного внука.

Леон стоял среди форвардов — стройный, темноволосый, изящный. На боковых экранах было видно, как знаменосцы обеих команд устанавливают флаги на собственных вершинах. С одной стороны реял трехцветный немецкий флаг, с другой — швейцарский, красный с белым крестом.

Официант грохнул перед Реем кружку дешевого пива. Пати уже обзавелась такой кружкой и сидела, пощипывая из ведерка попкорн и в нетерпении глядя в гигантский трехмерный экран. Казалось, протяни руку, и коснешься игроков. Рей разглядывал лицо двоюродного внука — молодое и мужественное. Половина девушек страны влюблены в него.

— Гляди, Гольденберг, — Пати дернула его за рукав. Рей механически кивнул. Он ничего не сказал Пати о своем родстве со знаменитым игроком, а сама она, видимо, не догадалась связать, хотя фамилия не самая распространенная.

Лицо Леона было непроницаемым. Губы кривила привычная, постоянная усмешка. У Рея мороз пробежал по коже. Он глянул на Пати — ее глаза сияли. Мгновенный укол в сердце.

«Она со мной только потому, что нет выбора…»

Если бы Леон только пальчиком поманил… Да что Леон, любой из этих двадцати двух зарабатывает минимум раза в четыре больше базиса. С любым игроком, и уж тем более, с Леоном, можно завести ребенка, двух, пятерых. Сидеть дома, воспитывая их — и государству плевать, как именно. Лишь бы были деньги… Но никто из них не манит пальчиком — для таких Пати уже «избалованная стерва из Федерации». И поэтому Пати удовлетворяется им, базисником Реем, ведь нужно же с кем-то спать.

Мысль была сокрушительной и мерзкой. И вслед за этим наплыла другая, еще хуже: Рей внезапно понял, что базисником он останется навсегда. Что это — его судьба. Смиренно работать подносчиком, а там глядишь — и в упаковщики перейти. А если сильно повезет, и направят на курсы — то может быть, удастся стать младшим менеджером. И добиться возможности ездить на Бодензее и в Ниццу, ночевать там в дешевых отелях, снимать девочек-нелегалок из ЗР на ночь.

Общий вопль вырвал Рея из потока неприятных размышлений. На экране Леон совершил тигриный бросок и врукопашную схватился с темнокожим швейцарцем. Белая форма оттеняла черноту последнего. Леон нанес серию зрелищных ударов ногами, пробил в конце концов блок швейцарца и отправил того в нокаут. Пока санитарная команда спешила к поверженному врагу, Леон воткнул в землю на высотке промежуточный сигнал — черно-красно-золотой флажок. Победно вскинул руки вверх, словно требуя оваций. Вся площадь в Мюнхене взревела, и точно так же орали люди по всей стране… маленькой, усеченной до южного конуса, но все еще великой Германии. Свиристели дудки болельщиков, гремели оркестры. Леон дождался полузащитника, передал ему пост и, вскочив в кабину крошечного моторного планера, стартовал по узкой лесной прогалине, поднялся над вершинами деревьев.