Стивен Барнс - Плоть и серебро

Ангел все еще дышала. Если этот звук прекратится…

— Не ваше дело, — выдохнул Вальдемар, стараясь говорить командным голосом, но с жалким результатом. — Делайте, как я сказал!

— Но сэр, мы почти уже…

— Делай, что сказано, дырка сраная! — завизжал Вальдемар. — Или я вам всем мозги на фиг повыжигаю и продам на Армагеддон в виварий!

— Есть, сэр! — служебным голосом ответила Стердж. — Отзываю группу.

Несколько бесконечных секунд напряженной тишины. И Марши, и Вальдемар затаили дыхание. Голос Стердж вернулся:

— Они возвращаются в корабль. Им вернуться на станцию Боза, сэр?

Вальдемар посмотрел на Марши, испрашивая инструкций. Тот кивнул и губами показал: немедленно!

— Да, и немедленно!

Марши просто сомкнул призрачную руку внутри клавиатуры, и невидимые пальцы сплющили микросхемы в кучку мусора. Потом он ее выпустил. Она стукнулась о грудь Вальдемара и загрохотала по полу.

Тон дыхания Ангела вдруг переменился. Марши застыл, ощущая накатывающий изнутри страх, едкий, как рвота.

[Вернись], — шепнула она у него в голове. — [Пожалуйста, дай мне… еще одну попытку…]

— Ангел, я здесь! — крикнул он, напрягая слух, чтобы услышать ее ответ, рвясь к ней через пропасть времени, пространства и непонимания. Но ответа не было — только безнадежное молчание обширнее и пустыннее безвоздушной бездны, разделившей их.

[Док, мы возвращаемся в ангар!] — завопил у него в ухе Джон, и голос его был как спасательный круг оттуда, где пропало сердце Марши. — [Противник улетает! Марди и Элиас бегут к Ангелу. Мы послали две аварийные команды — заделывать дыру и дверь шлюза…]

Марши стоял, ничего в мире не видя, и только видение лица Ангела плавало перед ним, и он надеялся, молился и клялся…

[Она ЖИВА!] — крикнул Джон. — [В глубоком обмороке, сильно ранена, и я понятия не имею, как нам высвободить ее из двери, но она уже в дыхательной маске, и она жива!]

У Марши колени были готовы подломиться от облегчения. Он то ли засмеялся, то ли всхлипнул.

— Я возвращаюсь, — сказал он Джону. — Позаботьтесь о ней как следует.

[Это уж не сомневайтесь! И спасибо вам. ]

Марши закрыл на миг глаза, не пытаясь сдержать слезы. Когда он открыл их вновь, взгляд его упал на пациента. Под свинцовой тяжестью этого взгляда Вальдемар снова побледнел и захныкал.

— Очень дорогой для меня человек чуть из-за тебя только что не погиб, — спокойно произнес Марши.

В нем все еще бушевал гнев. Презрение. У него в руках был один из тех, кто превратил его жизнь в дневной кошмар и проследил, чтобы выхода не было. Который чуть не убил всех, кого он любил, когда он начал только понимать, что их любит. Кто растлил ради власти и выгоды все, что было дорого Марши.

Столько лет он, спасая жизни, оставлял за спиной кошмары, а эта жалкая личность пользовалась ими к своей выгоде, ради своих корыстных целей.

Кошмары…

Лишь один миг был нужен ему, чтобы привести Вальдемара в полностью бессознательное состояние, и еще несколько мгновений, чтобы снова натянуть знакомый ледяной плащ полного транса на себя. Гнев растаял. Ненависть растворилась. Ушло все, кроме холода, и остался только он сам, пациент и лечение.

Он охватил голову Вальдемара нематериальными руками, погрузив пальцы в череп.

— Помни меня, — прохрипел он, и прикосновение вместе с глубоким трансом гарантировало, что его слышат.

— Уходи в отставку. Перестань превращать Медуправление в помойку. Брось максе — или сдохнешь.

Под пальцами плясали и мелькали импульсы мозговой активности, и он знал, что каждое слово будет врезано в этот мозг так, что ничем не сотрешь.

— Если ты ослушаешься, я вернусь. Помни, кто я и что могу с тобой сделать. Помни…

Он сместил руки, коснулся там, здесь, чтобы Вальдемар не пришел в себя еще несколько часов.

Отпустив Вальдемара, он шагнул назад, стряхнул с себя транс, повернулся к пациенту спиной и прицепил руки.

Он знал, что должен бы стыдиться того, что сделал. Может быть, так потом и будет. Но даже если бы мог, он не переделал бы сделанного.

Сейчас он мог думать только об одном: побыстрее в корабль и на Ананке как можно скорее, потому что там — человек, которому он нужен.

Вернуться к кораблю было просто. Непредвиденные осложнения начались, когда он добрался до стоянки.

Шлюз корабля был распахнут настежь.

Марши уставился, точно помня, что закрыл корабль, уходя. Хотя маловероятно было, чтобы Кулак попытался удрать. Не только потому, что слишком слаб и погружен с головой в усыпляющее поле, но у него была куча причин сидеть тихо, пока корабль на станции Боза.

Оставалось единственное логичное умозаключение: кто-то как-то заподозрил присутствие на корабле Кулака. Как — уже не узнать. Важным был другой вопрос: его уже уволокли или похищение еще в процессе?

И был только один способ это узнать. Марши вошел внутрь тихо и осторожно. Его дом вдруг стал враждебной территорией.

В тускло освещенной каюте было пусто. Он осторожно прошел по ковру, прислушиваясь к любым звукам за громким биением собственного сердца. Дверь клиники была открыта, оттуда лился яркий свет. Подойдя ближе, он услышал и голоса. Подкрадываясь как можно бесшумнее, Марши заглянул в дверь.

Два человека старались вытащить Кулака через высокие боковины медкойки. Приземистый был одет в форму охранника «ОмниМат», он обхватил руками туловище Кулака. На глазах у Марши старик повернулся и плюнул охраннику в лицо.

— Это говно в меня плюется! — воскликнул тот, с гримасой отвращения вытирая щеку о собственное плечо.

Второй, одетый в сшитый по мерке темно-синий комбинезон начальника, засмеялся:

— Я его научу кое-каким манерам.

— Ага, и хорошим!

Комбинезон выпустил ноги Кулака, обошел кровать и тыльной стороной руки отмахнул Кулака по лицу так, что голову на тощей изрезанной шее отбросило назад.

— Веди себя как следует, дедуля. — Он схватил тощую руку Кулака. — Попробуй еще раз, и я тебе пальцы переломаю.

Кулак снова поднял голову и посмотрел на комбинезона в упор. В гнилых желтых глазах горела глумливая злость. Окровавленный рот шевельнулся и произнес что-то, от чего начальник покраснел. Кулак засмеялся и сказал еще что-то, отчего комбинезон выпустил его руки и сжал кулаки. Один угрожающе отодвинулся назад. Кулак рассмеялся, зля его еще больше.

Марши чуть сам не рассмеялся над абсолютной и непробиваемой сварливостью злобного старого хмыря. Но он знал, что надо что-то делать, пока старик не довел их до того, чтобы они его убили, и не унес все свои тайны в могилу.