Евгений Прошкин - Слой

— Спасибо. Вы простите, что я позволяю себе фантазировать. Тема невеселая.

— Будь премьером не Нуркин, а Александр, все сложилось бы иначе, — убежденно проговорил дядька. — И Ополчение, и эти жертвы... довел страну до ручки, а теперь что ж... нагайка и столыпинский вагон. Немаляев бы этого не допустил. Он тоже с завихрениями, но, не смейтесь, в душе он романтик. Человек с идеалами. Был...

— А вы не боитесь вот так говорить с незнакомым?

— С моей болезнью боятся только двух вещей: ночи и того, что медсестра опоздает с уколом.

— Еще раз простите... А как вы считаете, смог бы Немаляев стать преступником?

Сосед задумчиво погладил багровый подбородок. Вопрос он воспринял неожиданно серьезно.

— Трудно сказать, — после паузы произнес он. — Это зависит от системы координат. Вы понимаете, о чем я. В христианском смысле мы все грешники.

— Нет, я без философии, по Уголовному кодексу. Мог бы он быть профессиональным преступником? Вором в законе.

— Запросто, — без улыбки сказал сосед. — Способностями Саша обладал. А как ими воспользоваться — это зависит от случая. Не поступи он в свое время в институт, свяжись с дурной компанией... А вы что же, увлекаетесь подобными, э-э... прогнозами? Вы социолог?

— Любитель, — коротко ответил Константин, возвращаясь к фотографиям.

— Да... Был человек, и нет его.

— А это кто? Возле гроба.

— Семья. Жена Татьяна, сестра Марина... Недавно стало известно, что авиакатастрофа была спровоцирована. Н-да, все-таки диверсия. Мерзавцы...

— А это? — спросил Костя, вглядываясь в темное пятно на месте третьего лица. Женщина стояла вполоборота, да и печать была нечеткой, но что-то Косте подсказывало: этот профиль он уже видел.

— Дочь Марины. Своих детей у Саши с Таней не было, их им заменяла племянница, — сказал сосед.

А потом назвал ее по имени.

— Племянница Немаляева? — проронил Костя, наклонившись к столу.

— Красивая, правда? Теперь она... почти осиротела. Не знаю, возможно ли это — почти осиротеть. Выходит, возможно. В новостях еще не передали, но меня уже проинформировали: поймали тех негодяев. Тех, что аварию подстроили. Естественно, из Ополчения. Таких надо на части рвать. Кто-то помог на них выйти — внедренный агент или еще кто... Что же он раньше-то молчал, агент сопливый?..

Константин зажмурился и, словно этого было недостаточно, закрыл лицо ладонями. Он скрипел зубами и сжимал пальцы ног, ему хотелось сжечь свой ужас незаметно для окружающих — хотя бы первую его волну, однако за ней накатила вторая, и Костя понял, что ему не сдержаться.

— Что это с вами? — озаботился сосед. — Я сейчас доктора... Врача!

— Врача... — выдавил Костя. — Раньше... надо было раньше...

Он вскочил и, свалив тарелку с пирожками, бросился в коридор. Гвардеец у перегородки тревожно заворочался и замер в ожидании. Он охранял этаж от посторонних, относительно же пациентов никаких указаний не было.

— Черных! Где Черных? — выпалил Константин, подбегая к усатому сержанту. — Отведи меня в Борису. В питомник. Отведи, ну!

— Зачем вам?

— Отведи!

— Не положено, — промямлил тот. — Пост. Смена через полтора часа.

— Отведи сейчас! — отчаянно заорал Костя.

— Руки... руки-то убери, — заволновался охранник, пытаясь отцепить его пальцы. — Ты что балуешь? Ты куда к кобуре?.. Да ты чего?!

По лестнице, задыхаясь, неслись три человека в белых халатах.

— Только не стреляй! — крикнул кто-то из противоположного торца. — Шоком его!

— Нельзя электро-.. — прохрипел Мясник, преодолевая последние ступени. — Нельзя шок!..

Константин незаметно для окружающих согнул колено, и гвардеец, ойкнув, присел на корточки. Он тяжело задышал и хлопнул себя по кобуре — ладонь провалилась в пустоту.

Мясник, схватившись за перила, сделал еще один рывок и поскользнулся на сияющем кафеле.

— Электрошок нельзя, — задыхаясь, повторил он.

— Давай, — приказал Костя, сверля стволом ноздрю гвардейца. — Давай. А то выстрелю.

— Чего «давай»? — оторопело прошептал сержант.

— Электрошок.

Гвардеец медленно расстегнул поясной футляр и достал пластмассовую коробочку с металлическими рогами.

— Отдай пистолет, — сказал он. — Тебе ничего не будет.

Костя опустил ствол и нажал на курок — пуля с визгом отрикошетила в сторону столовой, а в мраморном порожке осталась косая, неправильной формы лунка.

— Убери! — бросил Мясник, обращаясь к обоим.

Константин поднял пистолет и прижал дымящийся зрачок ко лбу сержанта. Тот, сдавшись, вытянул руку вперед — и...

Костя ощутил только жжение под коленом. Боли в сердце не было — оно просто исчезло. Вместе с пульсом пропало все: Мясник, чистый линолеум, чудесный вид за окном. Все это рухнуло куда-то в бездну, растворилось в водянистом сумраке небытия и как-то разом перестало волновать. Константин знал, что вселенная не погибла, но сейчас они отделились друг от друга. Он находился вне всего, что имело название.

Он — и голос. Чей-то голос:

— Вырвался, молодец. Но грубо. Маньяк — он и есть маньяк. Не так надо было.

— А как?

— Как... Ты береги себя. В этот раз тебе повезло, но насчет следующего сомневаюсь. Не буду же я за тобой, как нянька... Не в смерти дело. Постарайся это учесть — там, в своей войне... неизвестно за что.

— Я вернусь?..

— Туда, куда хотел.

— Это ты меня направляешь? И ты выбираешь?.. Тебе это под силу? Но тогда ты... Ты — бог?!

— Бога нет, маньяк.

— Я... я не...

— Шучу, успокойся.

Его вытолкнуло так резко, что он еще застал панику учителя, никчемного человечка, привязанного к батарее. Географ сидел на полу, предатель же умер стоя, и от такой перемены Константин потерял равновесие. Он откинулся на спину и крепко приложился макушкой о трубу.

— Что за место? — спросил он. — Мы переехали?

— Как видишь, — сказал Петр. — Наконец-то ты вернулся. Людмила боялась, что ты там навсегда... А у нас новости.

— У меня тоже, — кивнул Костя.

Глава 8

Новая база не нравилась никому, даже Насте, которая ее и подобрала. По сравнению с грязью, тараканами и разбитой мебелью достоинства черного хода выглядели неубедительно. У соседей-наркоманов не смолкая верещало радио, и сколько Ренат ни колотил им в дверь, все было без толку. Соседи не отзывались — возможно, лежали под кайфом, возможно, сдохли от передозы.

Однако по-настоящему Петра волновало другое. Надвигалась ночь, и он, как старший в этом таборе, опасался конфликтов. Он догадывался, что Настя с Людмилой в обиду себя не дадут, но уж больно разухабистые были у Рената друзья.

Стремясь довести численность сотни до номинальной, Зайнуллин прямо в поезде принялся уговаривать народ поучаствовать в акции против Кокошина и, надо же, шестерых уговорил. Немудрено, что все новобранцы оказались психопатами почище самого Ренатика. Трое из них перекинулись из какого-то райского слоя, где, по их словам, царило всеобщее благоденствие, еще трое были обыкновенными бродягами.