Александр Казанцев - Том (7). Острие шпаги

Рассыпался в горячей руке оплавленный камень, и вспомнил Геракл, что бьется с богом мрака, сыном Обмана и Измены, бьется на игровом поле. И сдержался он, сказав, как когда-то так же оскорблявшему его великану:

– Пусть на словах ты победишь. Посмотрим, кто победит на деле.

Восхитилась богиня Каисса Гераклом, не выдержало женское сердце бесстрастной богини. Воспользовавшись тем, что Корченный продолжал кричать обидные для Геракла слова, обращаясь к наблюдавшим за игрой богам, она шепнула Гераклу:

– Герой, я не могу как судия подсказать тебе план борьбы, но как богиня божественной игры я вижу, что хоть и меньше у тебя светлых сил, чем сил мрака, все же ты можешь одолеть их, если совершишь свой тринадцатый подвиг на тринадцатом ходу…

Геракл гордо прервал ее:

– Я сражаюсь один на один.

– Да, один ты и одолеешь врага, если рискнешь после пяти ходов остаться на игровом поле один против всей черной рати, если отважишься принести в жертву богине Победы всех беломраморных воинов, чтобы один лишь светлый царь со стрелами выстоял против сонма врагов семь ходов и еще один ход, не защищаясь, а нападая.

– Семь ходов и еще один одному против всех? – отозвался Геракл. – Но так даже в бою не бывает!

– Это не просто бой, это твоя жизнь на Олимпе, это бессмертие! Я сказала тебе, ЧТО ты можешь сделать за тринадцать ходов, но не сказала КАК. И тем не преступила клятвы судии.

И она отошла к богине Фемиде, лившей воду в чашу задумавшегося Геракла, который смотрел на игровое поле, заполненное беломраморными и смольно-черны-ми фигурами. Он думал, а струйка воды из узкого горлышка кувшина Фемиды грозила переполнить его чашу.

«Богиня Каисса все видит на игровом поле, но как увидеть смертному на пороге бессмертия то, что доступно ей?»

Так думал Геракл, пока яркой молнией не озарился его ум.

Когда герой сделал свой ход, боги ахнули. Бог сна Гипнос даже вскочил с каменной скамьи, ибо такого не увидишь и во сне!

Ворвавшийся в стан светлых герой черных фигур уже уничтожил тяжелые беломраморные колесницы, копьеносца и грозил убить кентавра. Но Геракл не только оставил того на погибель, а бросил и второго своего кентавра в самую гущу вражеских сил.

Однако хитрый Тартар разгадал уготовленную ему западню и вместо того, чтобы сразить ворвавшегося в его лагерь кентавра, уничтожил другого, которого загнал перед тем в безысходность.

Геракл же, осененный открывшимся ему планом, поставил следующим ходом снова под удар, но на этот раз своего копьеносца, дерзко грозя копьем царю Корченного Тартара, который сам же ограничил свободу его действий, допустил к нему в лагерь царя беломраморных. К тому же и жадно сберегаемые Корченным в резерве огромные силы черных тоже стесняли их царя.

Наглого копьеносца, конечно, можно было сразить, и Корченный, не задумываясь, сделал это.

Тогда Геракл нацелил одну из оставшихся у светлого царя стрел прямо в грудь черному царю. Пришлось Корченному бросить на помощь ему героя черных, который прикрыл бы своей силой черного царя.

И тут Геракл обрушил на противника столь свойственные ему при свершении подвигов удары, каждый из которых дорого стоил ему. Сначала в жертву богине Нике принесен был кентавр, еще глубже врезавшийся в толпу врагов, затем пал там и сам герой светлых, оставив белого царя одного в поле.

Некому было теперь его защищать.

Но по воле Геракла он не защищался, а нападал, используя оставшиеся в его колчане стрелы. И ход за ходом, а было их семь и еще один, Геракл так сжал вражескую рать, словно заползшую в его колыбель змею или как придавил к земле адского пса Кербера, или Критского быка, или Немейского льва, шкура которого украшала теперь его могучий торс.

Корченный смолк. Он уже не выкрикивал оскорблений Гераклу, а хрипло отсчитывал ходы, не отходя от своей переполнявшейся водой времени чаши.

Семь ходов и еще один, как предрекла богиня, понадобились Гераклу, чтобы бросить на колени врага, сделать неизбежным появление на поле новых беломраморных воинов, в которых превращались достигшие края поля стрелы.

Богиня победы Ника опустилась на игровое поле и коснулась великого героя своим крылом.

Боги расплачивались друг с другом оговоренными закладами.

Зевс сказал Гере:

– Нет, не бесценные сокровища далеких пещер передашь ты мне. Раз ты проиграла, то должна отказаться от своей ненависти к Гераклу, который совершил свой тринадцатый подвиг и взойдет теперь на кручи Олимпа.

Гера поникла головой:

– Хорошо, Зевс, считай, что сын твой Геракл, став бессмертным на Олимпе, выиграл в своем тринадцатом поединке и мою любовь, которая, клянусь богиней правды и врагов обмана, будет так же глубока, как и былая моя ненависть, сопровождавшая всю его жизнь на Земле. И мы дадим ему в жены богиню.

– Каиссу, – решил Зевс. Боги встали.

Корченный Тартар шумел.

– Я требую переиграть! – вопил он. – Богиня Каисса постыдно шепталась с Гераклом, а продавшийся им бог Гипнос сидел на четвертой скамье и смотрел на меня, навевая сон. Я проспал последние ходы, и только потому Гераклу удалось довести до конца свой нелепый и ложный план.

Но богиня Фемида, за которой было последнее слово, объявила претензии Корченного Тартара презренными.

Богиня же Каисса, передвигая с помощью карликов кекрепов беломраморные и смолисто-черные фигуры, показала всем, что, как бы ни играл Тартар, победа Геракла была неизбежной.

Слепой старец кончил свой певучий рассказ о последнем подвиге Геракла. Он сидел спокойный, величавый, и пальцы его шевелились, словно перебирали струны невидимой кефары.

– Неужели это были шахматы? – спросил я.

– Я не играю в них, – вздохнул старик. – Я только передал ход игры, как рассказывали прадеды, а им их прадеды. Это такое же повествование, как путешествие Одиссея или осада Трои.

– Трою раскопали, пользуясь указаниями поэмы Гомера, – заметил художник.

– Да, Шлиман! – кивнул слепец. – Может быть, и сейчас найдется кто-нибудь, кто по моему рассказу раскопает «игровую Трою», разгадает, ЧТО ПРОИЗОШЛО НА ИГРОВОМ ПОЛЕ богов у подножия Олимпа.

Мы расстались с нашим удивительным продавцом губок.

Подаренная им губка вот уже двадцать лет лежит у меня на столе, напоминая о встрече с «ожившим Гомером», лежит укором мне, поэту шахмат, все еще не расшифровавшему игры, в которой ее богиня Каисса не устояла перед обаянием героя.

Понадобились два десятилетия, чтобы я все-таки «откопал шахматную Трою», чтобы мог теперь предложить вниманию читателей свой вариант того, что произошло на игровом поле под Олимпом после слов Ка-иссы.