Дмитрий Янковский - Третья раса

— Это не имеет значения, — твердо произнес я. — Сейчас важно только одно. Жива ли Поганка.

Друзья впились в меня удивленными взглядами.

— Что ты хочешь сказать? — Долговязый напрягся.

— Я смогу, — мне не легко было это произнести. — Я смогу, Долговязый. Если Поганка жива, я смогу подойти к ней, и перевести управление ракетным огнем на ручной режим. Она меня пустит, я знаю. Пустила ведь в прошлый раз! Я доберусь до программатора и расстреляю эту проклятую пусковую установку ракетами Поганки.

— Ты псих! — отставник так вспылил, что не удержался и вскочил из-за стола. — Ты ненормальный, точно как Жаб. Барракуда вас обоих дери! Даже не думай об этом! Забыл четвертое правило подводной охоты? Я напомню — не применять биотехи ни при каких обстоятельствах! Только Жаб это правило нарушал. И он очень плохо кончил, ты знаешь!

— Он жив, — холодно прозвучал синтезатор Молчуньи.

— О, боги морские! — Долговязый устало опустился на стул. — Что же за команда мне досталась?

— Другого выхода нет, — я не собирался сдаваться. — В отличии от Жаба я не для себя намерен этим заняться.

— Откуда ты знаешь, какие у него были идеи? Может, он тоже думал, что не для себя топит живыми торпедами корабли. Всему и всегда есть предел, Копуха. Граница, понимаешь, которую нельзя переступать. Это важно.

— Знаешь… — я старался говорить как можно спокойнее, потому что тема и без эмоций была до крайности щекотливой. — Если на Европу обрушится лавина термоядерного огня, мне будет очень трудно. Трудно будет сознавать, что я мог остановить это, но не стал. Что споткнулся о какое-то древнее правило подводной охоты. Я, конечно, как салагой был, так и остался, я не охотился с вами двадцать лет назад. Год охоты — не срок, я понимаю прекрасно. Не забыл я и то, что взялся защищать людей от биотехнологических тварей. Но в данном случае угроза исходит не от них. И Поганка, если она жива, остается единственным адекватным средством спасения. Я не псих, я прекрасно понимаю опасность активизации Поганки. Но я переведу ее на ручной режим, дам старт ракете по нужным координатам и тут же Поганку убью. Обещаю.

— Иди ты со своими обещаниями! Жаб тоже давал обещание Рипли, что от его действий не пострадает ни один из гражданских. Лично я в этом участвовать не могу.

— Как знаешь, — грустно ответил я. — Тогда мне придется сделать это самому.

— Кишки надорвешь, — ухмыльнулся Долговязый. — У тебя даже корабля нет, чтобы добраться до места. И нырнуть ты сам не сможешь.

Он был прав. Он вообще всегда оказывался прав, но сейчас это было особенно мерзко. Мне живо представилось, как под напором ударной волны от взрыва термоядерных фугасов рушатся небоскребы. Я видел хронику испытаний водородной бомбы на океанском атолле, причем не самой мощной. Это было ужасно. Я был подавлен чудовищным масштабом. Там все измерялось десятками километров — высота, скорость в секунду, дальность поражения. Страшно. Но страшнее всего мне показался даже не сам взрыв, а то, что прямо в небе горели птицы. Они вспыхивали на лету, погибали и падали в воду, оставляя меркнущие дымные следы. И только потом все смешала ударная волна. Мне потом несколько ночей подряд это снилось.

— Я найду способ, — сказал я.

Затем не удержался и разревелся, как девчонка. Слезы потекли по щекам, и я ничего не мог с этим поделать. У меня перед глазами горели птицы — сотни, тысячи птиц, целые стаи. Они взмывали над Европой от непомерно яркой вспышки, они кричали неистово, воспламенялись и падали.

Слезы падали на стол, я не выдержал, вскочил и метнулся в другую комнату. Леська тут же рванула за мной, но задержалась и сказала, резко повернувшись к Долговязому:

— А ты сам сможешь спать, если на Землю рухнут ракеты?

Я упал на кровать, уткнулся лицом в подушку и, уже не сдерживаясь, зарыдал. Мне совсем не было стыдно. Ни капельки. Было просто больно от того, что я мог бы что-то сделать, но крепкий, как скала, Долговязый не даст мне и шагу сделать. Я вспомнил, как в детстве, в школе, мальчишки постарше били меня кедами по лицу. Это было и больно, и унизительно. Но унижение пережить было труднее. Сейчас было очень похоже. И никто не мог мне помочь, ни Молчунья, ни Леська, ни кто-то еще.

— Хорош реветь, — раздался позади голос Долговязого. — От сырости грибы разведутся. Ну погорячился я. Признаю. Похоже ты прав, выхода действительно нет. Эй, Копуха!

Я оторвался от подушки и повернулся к нему.

— Поехали на «Рапид», — подмигнул Долговязый. — Узнаем, что там с твоей Поганкой. И я постараюсь не обращать внимание на то, что все повторяется.

— Что повторяется?

— История Жаба.

— В смысле? — осторожно спросил я, утирая слезы.

— Много лет назад я так же был против, но Жаб меня уговорил. Надеюсь, что в этот раз будет иначе.

На «Рапид» мы вернулись тремя катерами. Долговязый вел штатный рейдер, Молчунья пригнала «Уже там», а мы с Леськой причалили на «Толстозадом». Майк с восхищением осматривал машины победительниц, пока моряки поднимали их на борт.

— Где дельфины? — спросила у него Леська, едва поднявшись на борт.

— Они подошли к борту, доложили через коммуникатор о затопленной базе и уплыли. Мне не удалось уговорить их вернуться в вольеру.

— Плохо, — нахмурилась она. — Не хотелось бы, чтобы они возвращались на «Тапрабани» без меня.

— Почему?

— Путь далекий, — уклончиво ответила Леся. — Всякое может случиться.

— Они родились в океане, — пожал я плечами.

Леся не ответила.

— А ты не можешь связаться с Тошкой? Ну… Ты понимаешь.

— Нет. Я же говорила, подавлять волю этот нейрочип не способен. Он может только передавать образы. Это же не рация, Рома.

Честно говоря, я не понял причину ее беспокойства. Дельфины — свободная раса, могут делать что захотят. А опасности в океане для них почти никакой.

— Курс на юг, — приказал Долговязый Майку. — И не жалей ходу, у нас очень мало времени.

— Есть! — козырнул офицер.

Он направился в рубку, и уже через полчаса «Рапид» вышел из акватории порта, начав набирать ход. Ветер засвистел в леерах и растяжках мачт, снаружи стало неуютно на такой скорости, и мы перебрались в кают компанию.

— Пока далеко не ушли, надо обследовать Рому, — напомнила Леся. — Ты обещал томограф.

— Он в медицинском отсеке, — кивнул Долговязый. — Я провожу.

Честно говоря, я не верил в то, что у меня с головой не в порядке. Биологи склонны сгущать краски и перестраховываться, но я был уверен, что мои кошмары — это просто кошмары. У кого их нет? У одних чаще, у других реже. Но обижать Лесю не хотелось, так что я поплелся за ними в медицинский отсек. Леська быстро разобралась с томографом, включила все мониторы и уложила меня на кушетку.