Алексей Калугин - Снежная слепота

На первой половине комнаты стояли прямоугольный обеденный стол и три табурета. На стене висела открытая полка, заставленная какой-то мелкой домашней утварью. У стены лежали три скатанные постели.

Из-за перегородки выглянула немолодая женщина. По виду ей можно было дать лет пятьдесят, а то и больше. Лицо ее, широкое, оплывшее, покрытое пятнами обморожений, было похоже на какой-то переспевший и уже начавший местами подгнивать овощ. Сходство с растением довершала прическа женщины – ее седые, с тоненькими вкраплениями темного цвета волосы были небрежно собраны на затылке в бесформенный комок, из которого во все стороны торчали выбившиеся пряди.

– Вайсана, женщина трехпалого Гошеля.

Это была не церемония знакомства – Кикул представлял Харпу хозяйку дома, как экспонат кунсткамеры, по его мнению не заслуживавший особого внимания.

– Ну, что стоишь? Не знаешь, что полагается? – прикрикнул он на женщину.

Та тотчас же всполошенно сорвалась с места, бросилась к теплогенератору и принялась греметь там посудой.

– Сейчас все будет! – подмигнул Харпу Кикул.

Харп понимающе улыбнулся, хотя пока еще и не понимал, о чем идет речь.

– А где сам Гошель? – поинтересовался Харп.

– Там, – взглядом указал на перегородку Кикул.

Не спрашивая дозволения, Харп обогнул перегородку и заглянул на другую половину дома.

В дальнем углу комнаты был свален ворох старой одежды и обуви. Рядом с ней на табурете сидел мужчина, худой как щепка. Рубашка на нем висела, словно нацепленная на палку. Возрастом и внешним видом Гошель был под стать своей женщине. Несколько прядок седых волос на голове его казались прилепленными к лысому, формой напоминающему яйцо черепу. На морщинистом лице выделялись очень длинный нос и широкие губы, которые были постоянно приоткрыты, выставляя напоказ большие кривые зубы. На коленях Гошеля лежала старая доха, у которой он латал протершуюся до дыр подкладку.

– Вылезай, Гошель! – крикнул Кикул, выглянувший из-за перегородки следом за Харпом. – С тобой поговорить хотят!

На лице Гошеля не отразилось никаких эмоций – ни удивления, ни замешательства, ни испуга, будто беседа с чужаком была для него самым что ни на есть обычным делом. Ни о чем не спросив Кикула, Гошель только посмотрел на Харпа красными от напряжения, слезящимися глазами, после чего воткнул иголку в подкладку, положил доху поверх кучи прочей одежды и не спеша поднялся с табурета. Когда, помогая себе подняться, Гошель оперся ладонью правой руки о табурет, Харп обратил внимание, что на ней не хватает двух пальцев: мизинца и безымянного.

Двигаясь в направлении Кикула и Харпа, Гошель вел кончиками пальцев по плотной полимерной пленке, из которой была сделана перегородка, разделяющая комнату надвое.

– Снежная слепота, – ответил на удивленный взгляд Харпа Кикул. – Он на расстоянии вытянутой руки ничего не видит. То же самое и у его женщины. Поэтому-то они и не работают на золотом руднике вместе с другими.

– Как же он шьет? – тихо спросил Харп.

– А кто его знает, – безразлично пожал плечами Кикул. – Говорят, у тех, кто плохо видит, очень чувствительные пальцы.

Тем временем Вайсана уже успела накрыть на стол: холодная каша из закваски, пара отварных яиц, лепешки и пластиковая фляга с крепкой настойкой перебродившей закваски на синем мху.

– Прошу к столу! – хозяйским жестом пригласил Харпа Кикул.

Лицо его уже сияло радостной улыбкой предвкушения: он даже и не думал, что задание, порученное ему хранителем храмовых врат, может оказаться не только необременительным, но даже приятным.

Взяв Гошеля под локоть, Харп помог ему добраться до стола и сесть на табурет.

Быстро сориентировавшись в обстановке, Кикул жестом велел хозяйке поставить на стол еще одну миску и кружку. Кикул не был снобом, и если гость хранителя храмовых врат желал, чтобы трехпалый Гошель сидел за столом вместе с ними, то и он ничего против этого не имел.

– Как ты потерял зрение? – спросил Харп у Гошеля.

– Случайность. Глупая случайность, – ответил Гошель, проведя кончиками пальцев по краю стола. Голос у него был тихий, ровный и тусклый, лишенный какой-либо эмоциональной окраски. Казалось, он говорил не о себе, а читал заранее заученный текст, который написал для него кто-то другой. – Необратимые последствия снежной слепоты.

– Нужно быть полным идиотом, чтобы в ясный солнечный день отправиться на прогулку без солнцезащитных очков, – усмехнувшись, прокомментировал слова Гошеля Кикул.

Глянув на Харпа, он смущенно кашлянул в кулак, давая понять, что пора бы на время отвлечься от полуслепого портного и заняться тем, что стояло на столе.

Харп намека не понял, и Кикулу пришлось взять инициативу на себя.

– Ну, пора и делом заняться! – объявил он.

Взяв со стола флягу с крепкой настойкой, он свинтил пробку и понюхал содержимое. Удовлетворенно хмыкнув, Кикул поднес флягу к кружке Харпа.

По запаху догадавшись, что за питье находилось там, Харп быстро прикрыл кружку ладонью.

– Мне не наливай!

Кикул растерянно хлопнул глазами. Сам-то он был не прочь выпить, однако поскольку был не один, а гость пить отказывался…

Заметив сомнение и тоску во взгляде своего соглядатая, Харп сделал приглашающий жест рукой.

– Не стесняйся, Кикул, наливай себе. И Гошелю плесни, если он пожелает. А мне, – обратился Харп к Вайсане, стоявшей возле теплогенератора со сложенными на животе руками, – если можно, отвара из камнелипки.

Женщина быстро кивнула и поставила на крышку теплогенератора ковшик с водой.

Кикулу было известно о запрете, наложенном хранителем храмовых врат на потребление крепкой настойки простыми гражданами, но он решил, что если гость Старпола дал свое разрешение, то этого вполне достаточно для того, чтобы поступиться правилами. А если что не так, пусть Харп сам и отвечает за это перед хранителем. Старпол ясно сказал: не отказывать гостям ни в чем.

Гошель от предложенной выпивки отказываться не стал. Взяв обеими руками кружку, наполовину наполненную крепкой настойкой, он осторожно поднес ее к губам и сделал два небольших глотка.

– Пей, трехпалый, пей, – усмехнулся Кикул. – Только имей в виду, что выпивка зрения тебе не вернет.

Сказав это, он поднял свою наполненную до краев кружку и, провозгласив традиционный тост:

– Во славу Сущего! – залпом осушил ее.

Довольно крякнув, Кикул провел по губам тыльной стороной ладони, положил себе в миску холодной каши, взял в руку лепешку и принялся за еду.

Помня наказ хранителя храмовых врат, он краем уха прислушивался к тому, о чем говорили Харп с Гошелем, но, по большому счету, это его мало интересовало. В отличие от фляги, в которой еще оставалась крепкая настойка.