Филип Фармер - Иисус на Марсе

Орм ощутил смущение и досаду одновременно.

— Ты им скажи, что религиозные вопросы мы можем обсудить позже. А сейчас есть более важные вещи. Черт побери, мы даже не знаем, откуда прибыли Хфатон и весь его род! И нам абсолютно необходимо связаться с Дантон и Ширази!

— Это для нас, — ответил Бронски. — Но для них, по-моему, религиозные вопросы важнее всего на свете. И я не могу заставить их говорить о том, что интересно нам.

Бронски выглядел таким же встревоженным, как и Орм.

Ричард вскинул руки:

— Кто бы мог в такое поверить? Хфатон что-то сказал. Бронски перевел:

— Он хочет знать, что беспокоит коричневого человека.

— Ты ему скажи, что я не коричневый, а черный.

Хфатон что-то пробормотал, и остальные засмеялись.

Бронски пояснил:

— Он хочет знать, как мог быть отобран для космической экспедиции человек дальтоник.

— Объясни ему, что «черный» — это фигура речи. Человек с курчавыми волосами, вывернутыми губами и темно-коричневой кожей называется черным. Это — э-э… вопрос семантики. Политический вопрос. Можно иметь прямые волосы, белую кожу, голубые глаза и тонкие губы, и все равно быть черным… А, черт побери!

Орм в отчаянии вскинул руки. Подумать только, первые люди на Марсе — по крайней мере, так они раньше думали — и им приходится обсуждать вопросы религии и семантики.

— Этого, я думаю, переводить не стоит, — сказал Бронски. — Мы и без того достаточно запутались.

Снова заговорил Хфатон. Бронски перевел:

— Он говорит, что его кожа одного цвета с твоей, а он определенно коричневый.

Что-то резко сказал Йа'акоб, и Орму стало ясно, что тот тоже заметил: допрос все больше уходит в сторону. На последующий вопрос ответил Бронски:

— Объяснение, почему я называю себя евреем, займет еще больше времени, чем то, почему Орм считает себя чернокожим. Не могли бы мы обсудить более злободневные вопросы? Не согласитесь ли вы рассказать о себе? Если мы поймем, откуда вы пришли и почему остались здесь, хотя, по моему представлению, вы имели возможность покинуть эту планету — тогда, быть может, мы поймем смысл ваших вопросов. И поймем, почему вы так сильно интересуетесь теологией. Точнее, теологиями — на Земле их тысячи.

Шестерка марсиан стала совещаться на языке, который Хфатон назвал крешийским. Потом Йа'акоб обратился к пленникам по-гречески:

— Возможно, вы правы. Извините нас за то, что могло показаться вам излишним любопытством по отношению к определенным вопросам. Для нас оно не излишне. Но если мы хотим чего-то добиться, следует идти от простого к сложному, и тогда мы сможем понять друг друга. И у меня есть несколько вопросов, которые могут показаться вам не относящимися к делу. Но все же если черный человек является учеником Христа, следовательно, евреем, то разве он не еврей? Разве может быть обрезан не иудей?

— В западном мире давно принят обычай обрезания для младенцев мужского пола, — ответил Бронски. — Не по религиозным, а по гигиеническим соображениям. А мусульманская религия, отпочковавшаяся когда-то от иудейской, также требует обрезания. И древние египтяне, державшие в рабстве наших отцов, тоже были обрезаны.

Лицо Йа'акоба приняло озадаченное выражение.

— Мусульмане?.. Ладно, вы правы. Каждый вопрос порождает сотни других. Но все же еще один по этому поводу.

Он дал знак светловолосому Ша'улу, и тот открыл коробку и вытащил стопку рационов из посадочного модуля. Значит, марсиане проникли на корабль. Дантон и Ширази не могли этого не увидеть, и вся Земля, соответственно, тоже. Да, можно представить себе их внимание, удивление, разочарование. Может быть, двое космонавтов пытались связаться с пришельцами, но они не могли знать, что понят будет лишь греческий Нового Завета. Да и это бы им не помогло — они на нем не говорили.

Рукой в перчатке Ша'ул достал банку мясных консервов. Она была вскрыта. Вообще-то оболочка банки была сделана из подвергшихся термообработке углеводов и при варке в воде давала питательный бульон.

— Что это за мясо? — сурово спросил Ша'ул.

— Свинина, — ответил Бронски.

С видимым отвращением Ша'ул бросил банку на стол.

— По крайней мере вы сказали правду. Бронски предположил, что мясо подвергли анализу. И такую реакцию предвидел. Услышав перевод, Орм спросил:

— А что за важность?

— Марсиане — ортодоксальные евреи, — объяснил Бронски.

ГЛАВА 4

За четверть часа до «полудня» пятеро из пришельцев ушли. Ша'ул покинул камеру сразу же, как только подтвердилось, что в банке нечистое мясо. Хотя он и не коснулся свинины рукой, ему предстояло ритуальное очищение.

Как всегда в двенадцать ноль-ноль завыли сирены. Из домов выплеснулись люди, уставившись на горящий шар. Через три минуты звук сирен стих. Еще минута — и из репродукторов полился гимн, сразу же подхваченный толпой. Он был коротким — строчек пятнадцать, а потом толпа рассеялась, служащие разошлись по домам или к парковым столикам на обед, жители — в свои дома.

Бронски покачал головой:

— Впечатление такое, будто они поклоняются солнцу. То есть его эквиваленту. Но этого не может быть. Ни один иудей и помыслить не может о почитании идола.

— Поймем в свое время, — ответил Орм. Он подсел к столу и начал резать оставленную Ша'улом ветчину.

— За тобой наблюдают, — предупредил Бронски. — Они, наверное, оставили банку специально, чтобы посмотреть, станешь ли ты есть свинину.

Орм энергично жевал.

— А знаешь, отличный вкус! Я вообще обожаю ветчину, бекон, колбасу и прочее. Любую свинину, даже свиные ножки.

— Копыта, что ли?

— Мы говорим «свиные ножки». Бронски раздраженно махнул рукой:

— И все равно не надо было. Это может сказаться на их отношении к нам.

Орм удивленно поднял глаза:

— Почему? Какое им дело до того, что ем я?

— Древние евреи не стали бы есть за одним столом с язычником. И мои родители тоже не стали бы.

Орм подцепил на вилку очередной кусок.

— Это как во времена моих дедов, когда белые не стали бы есть с черными?

— Не совсем так. Язычники ели ритуально нечистую еду, запретную. И чтобы не оскверниться самому, еврей не ел с язычником. Он мог оскверниться, даже приблизившись.

— Они ведь считали язычников ниже себя, так? Ибо язычники не были избранным народом Бога.

— Теоретически — нет. Все люди равны перед Богом. Но на практике, думаю, древние евреи не могли не исполниться чувства морального превосходства.

Прозвучала серия коротких гудков, означающая, что обед подан. Бронски вынул из ниши два появившихся в ней подноса, поставил один на стол, другой же водрузил на кресло.