Александр Щеголев - Раб

Мальчик, остолбенев, смотрел в окно - на этот чудовищный парад. Почему-то ему не очень хотелось туда, хотя чего уж проще - прыгай, и ты среди своих! Он неуверенно подошел, ткнулся лбом в стекло. И очнулся: холодный камень привел его в чувство.

Таким было первое видение. Зачем оно понадобилось Книге? Причем здесь падший друг? Неясно. Вообще, личность друга загадочным образом повлияла на излечение пациента Кельи, хотя сам он, как персонаж, никакого отношения к случившейся истории не имел. И еще - мальчик, конечно, должен объяснить, почему он называет друга своего "падшим". И он объяснит. Сам.

Ушло видение, наполнив комнату новым страхом. Неужели схожу с ума? подумал мальчик. Слабость заставила его опуститься на скамью. Спятил, снова подумал он. Тут ему пришло на ум слово: это слово сильно удивило его. Откуда оно взялось в его сознании? И неожиданно понял - из фразы, прочитанной в Книге! Гласило слово: "Детство". Оно ясно отпечаталось в памяти, каким-то образом увязавшись с только что увиденной неприятной картиной, и это удивило мальчика еще больше. Детство... Вроде бы светлое, хорошее слово... Он принялся натужно восстанавливать фразу из Книги. Фраза, разумеется, не далась ему дословно, однако смысл ее он сумел теперь понять! Детство не оправдывает глупость - вот о чем говорила страница.

Так Книга одержала первую победу.

Почему-то мальчик испытывал чувство, похожее на стыд. Нет, нет, это не было стыдом! Это было всего-навсего НЕЧТО ПОХОЖЕЕ. А как же я? спросил себя мальчик. Каким ходил я по улицам? Как выглядел со стороны? Что казалось самым важным? Долго он сидел и думал. Терзал мозг нещадно, но не смог вспомнить ни одной ВАЖНОЙ МЕЛОЧИ своего облика. Что-то сместилось в его голове, произошел какой-то необъяснимый провал в памяти, и это не испугало узника, наоборот - обрадовало.

Следующее видение также пришло во время чтения. Вновь возникло знакомое окно в стене, а за ним - квартира друга. Друг сидел за столом, пред ним громоздилась куча видеокассет, лежал молоток, сам же он увлеченно занимался делом - вытаскивал наугад кассету из кучи, бегло прочитывал то, что на ней написано, затем либо откладывал в сторону, либо разбивал молотком. Выбрал кассету с надписью "любовь", издал восторженный возглас, отложил, выбрал кассету "женитьба", отложил, кассету "армия" разбил вдребезги, "ребенок" - та же участь. Подумав, разбил "женитьбу" и "любовь". И так далее. Работа спорилась, и вскоре осталась единственная кассета - "кресло". Тогда друг устало поднялся, вставил ее в видеомагнитофон, затем опустился в стоящее рядом кресло-качалку и принялся лениво раскачиваться. При этом он жадно ел яблоки. Он вытаскивал яблоки одно за другим из мусорного бачка, стоящего рядом с креслом, огрызки же складывал в вазу на столе. Что показывал видеомагнитофон, было не видно.

Человек не мог заставить себя подойти к окну, он сидел, замерев, не пытаясь отвернуться, он смотрел, ничего не понимая, гадливо скривившись, и не заметил даже, как видение отпустило его. Более всего его поразил процесс уничтожения видеокассет. Невозможно представить, зачем другу понадобилось такое варварство! Видеокассеты - это ведь... Человек был потрясен.

А придя в себя, сообразил, что увиденное - отнюдь не бессмыслица. Окно показало сконцентрированную до абсурда картину жизненного пути его друга. В самом деле, судьба у того сложилась изумительно просто. Можно сказать - банально. Рано влюбился, зачем-то женился, вскоре ушел в армию. Там ему резко не понравилось, и через пару месяцев он вернулся, естественно, по состоянию здоровья. Каким-то образом помог сосед по лестнице, врач по призванию, истинный кудесник (по правде говоря, сосед поступился принципами ради бабушки солдата). За время пребывания в армии молодая жена родила ему сына, на что друг, возвратившись, отреагировал очень своеобразно - бросил ее вместе с ребенком. Он вплотную занялся искусством. Он являл собой яркую творческую индивидуальность, это очевидно.

Подробности жизненного пути друга промелькнули в голове мальчика мгновенно. И снова он испытал нечто похожее на стыд. И снова перед глазами стояло прочитанное в Книге слово - "Долг". Господи, ну при чем здесь долг?.. Мальчик напряг память и в результате сформулировал суть фразы! Долг длиннее жизни... Затем с непривычным волнением решил поразмышлять о собственной жизненной ситуации, дабы успокоиться, дабы убедиться в правильности израсходованных лет, но обнаружил, что все забыл. Начисто. Помнил только имя и массу ничем не связанных деталей. Тут же пришло противоестественное облегчение, и это чувство было настолько большим, настолько сильным и приятным, что мальчик едва не заплакал, не в силах вместить его в себе.

Так он впервые захотел слез.

С этого момента он начал читать с упоением, хотя сознание его бурно сопротивлялось неведомым словам. Проснулась в нем настоящая страсть. И суть Книги постепенно открывалась - видение за видением. Они возникали во множестве - короткометражные истории за несуществующим окном - и как хотелось бы найти в их появлениях систему! Но это, увы, не дано никому: ни ему, ни вам, ни мне. Потому что мальчик читал, открывая Книгу наугад.

Пытаться читать по другому - недопустимая самонадеянность.

Каждый раз он видел вроде бы привычные вещи, но здесь они казались неприятными и вызывали нелепое ощущение, похожее на стыд. Каждый раз он с болезненным удовлетворением обнаруживал утерю части воспоминаний о себе прежнем. И каждый раз видение непостижимым образом связывалось с каким-либо словом.

Мальчик наблюдал, как друг его пишет картину на окне собственной квартиры. Друг самозабвенно выстраивал мазок за мазком, пользуясь при этом только черной краской, и в конце концов закрасил стекла целиком. А затем тонкими полосками бумаги заклеил их крест-накрест. "Совесть" - такое слово одолело почему-то разум мальчика, когда ушло видение. Он четко помнил, что в прошлой жизни друг свободное от развлечений время посвящал практической реализации "люмпен-культуры", общепризнанно считаясь художником. Естественно, свободным. И, кстати, с гордостью носил кличку: "Люмп". Впрочем, каждый в этом мире имел какую-нибудь кличку, не правда ли? Означенная "люмпен-культура" держалась на двух постулатах. Первое: внутренний мир - это вранье, его выдумали немощные старцы, а главное в человеке - внешнее, и все мысли, все поступки, все способы самовыражения человек подчиняет исключительно внешнему. Второе: только то, что запрещено, имеет хоть какой-то смысл, поскольку запретить - значит признать, запрещенное - значит идеально честное, а все остальное - либо сытость, либо ложь, либо лживая сытость, здесь-там-и-повсюду. Таковы были убеждения друга.