Жюль Верн - Вечный Адам

И все-таки я понял, что еще не утратил способности страдать. Однажды — это случилось приблизительно одиннадцатого декабря — капитан Моррис сказал: «Вот здесь был Париж…» При этих словах сердце мое едва не вырвалось из груди. Весь мир провалился в тартарары — и пусть! Но Франция, моя Франция! И Париж — ее символ!

Послышался плач. Я обернулся: то рыдал Симона.

Еще четыре дня мы продолжали идти на север; достигнув широты Эдинбурга, повернули на юго-запад в поисках Ирландии, затем взяли курс на восток… «Вирджиния» скиталась уже как попало, поскольку одно направление было равноценно другому…

Мы проплыли над Лондоном, приветствуя всем экипажем его подводную могилу, а пять дней спустя прошли над Данцигом[4], и капитан Моррис приказал переменить курс и опять повернуть на юго-запад. Рулевой беспрекословно подчинился. Какая разница, куда двигаться, если всюду одно и то же?

Еще через девять дней были съедены последние галеты. Мы растерянно смотрели друг на друга, когда капитан Моррис приказал развести пары. Чем он руководствовался? Я до сих пор спрашиваю себя об этом, но приказ был выполнен, и скорость судна увеличилась.

Два дня спустя начал чувствоваться жестокий голод. Еще через день почти все наотрез отказались подняться; только у капитана, Симона, нескольких человек из экипажа и меня хватало сил на управление кораблем.

На пятый день вынужденного поста число добровольных рулевых и механиков уменьшилось, а на шестой уже никто не встал на ноги.

Наше плавание длилось больше семи месяцев. Мы избороздили море во всех направлениях. И вот настало, кажется, восьмое января (я говорю: «кажется», поскольку не могу быть более точным — календарь давным-давно потерял значение для нас).

Итак, в тот день я стоял у руля, сосредоточив все свое слабеющее внимание на том, чтобы удерживать корабль на курсе, как вдруг на западе показалось что-то необычное. Боясь стать игрушкой собственного желания, я вытаращил глаза и скоро испустил самый настоящий вой (так голодный волк воет на луну). Затем, уцепившись за штурвал, чтобы не упасть, закричал изо всех сил:

— Земля! Впереди по правому борту!

Мои слова оказали магическое действие. Мертвецы воскресли, и над планширем правого борта появились их прозрачные лица.

— Действительно земля! — сказал капитан Моррис, внимательно изучив темное облако, выступавшее из воды на горизонте.

Через полчаса у нас не осталось ни малейших сомнений. То была суша посреди Атлантики! Но после осмотра столь долгожданной тверди отчаяние вновь поселилось в наших сердцах.

Берег не походил ни на какой другой, и никто не видал раньше столь первобытной дикости.

До катастрофы мы жили на земле, где преобладал зеленый цвет. Ни один из нас не бывал ранее в таких пустынных, обездоленных местах: ни кустика, ни пучка утесника, ни клочка мха или лишайника, ни стебелька. Ничего подобного. Над беспорядочной кучей скальных обломков возвышались громады мрачных утесов — само воплощение скорби и уныния.

Два дня мы продвигались вдоль обрывистого берега в поисках малейшего прохода. Только к вечеру вторых суток был найден просторный залив, хорошо защищенный от ветров открытого моря; здесь наконец «Вирджиния» стала на якорь.

Первым делом после высадки на шлюпках все занялись поисками пищи. Благо песчаный берег оказался усеянным сотнями черепах и миллионами ракушек. У прибрежных камней в баснословных количествах обнаружились крабы, омары, лангусты, не говоря о бесчисленных косяках рыбы. По всей видимости, столь плотно населенное море сможет кормить нас как угодно долго.

Восстановив силы, мы поднялись по расщелине на плато, представлявшее собой обширную равнину. Внешний вид берегов не обманул нас; со всех сторон, во всех направлениях — только голые камни, покрытые в основном высушенными водорослями, без единой травинки, без следов жизни ни на земле, ни в небе. Местами блестели на солнце небольшие лужи, иногда даже прудики. Попробовав воду, мы убедились, что она соленая.

По правде говоря, этот факт лишь подтверждал наше первоначальное предположение, что остров только-только родился из глубин моря и потому был таким бесплодным и пустынным, повсеместно покрытым толстым слоем ила, который под лучами солнца уже начал трескаться и рассыпаться в пыль…

На следующий день, в полдень, капитан определил наше местоположение: измерения показали семнадцать градусов двадцать минут северной широты и двадцать три градуса пятьдесят пять минут западной долготы. Нанеся эту точку на карту, мы увидели, что находимся посреди океана, неподалеку от бывшего Зеленого Мыса. Но теперь на западе была суша, а на востоке — море, и простиралось оно насколько хватало глаз.

После недолгих раздумий «Вирджинию» разгрузили. На плато подняли все, что имелось на корабле, без исключений. Судно надежно закрепили четырьмя якорями, спустившимися на глубину пятнадцати саженей. В этой спокойной гавани «Вирджиния» не подвергалась никаким опасностям. Высадка была закончена, и началась новая жизнь. Первым делом нужно…

Дойдя до этого места, зартог Софр остановился. Манускрипт первый раз прерывался, и, возможно, отсутствовало довольно большое число страниц; затем, насколько можно было судить, следовали еще более значительные разрывы. Несмотря на защитный футляр, большое число листков поразила сырость. Их содержание утратилось навеки. Дальше уцелели только фрагменты различного размера, следовавшие в таком порядке:

…потихоньку начинаем привыкать.

Сколько прошло времени с тех пор, как мы высадились на берег? Не знаю. Я спросил об этом у доктора Морено, который вел календарь прошедших дней. Он ответил: «Шесть месяцев», — и добавил: «Или около того», — так как боялся ошибиться.

Плохой признак! Всего полгода, а мы уже не в состоянии точно измерить время.

Впрочем, в нашей небрежности нет ничего удивительного. Все внимание, все силы мы тратим на то, чтобы выжить. Задача задач — добыча пропитания. Что мы едим? Рыбу, когда повезет; ловить ее с каждым разом все труднее и труднее, так как наша постоянная погоня начинает ее отпугивать. Питаемся также черепашьими яйцами и съедобными водорослями. К вечеру насыщаемся, но устаем настолько, что думаем только о сне.

Из парусов «Вирджинии» сооружены палатки. Думаю, в ближайшее время следует построить более серьезное убежище.

Иногда удается подстрелить птицу. Десяток известных нам видов пернатых, обладающих большой дальностью полета, уцелели на новом континенте — ласточки, альбатросы, чайки и некоторые другие. Они беспрерывно кружат вокруг лагеря в ожидании объедков от наших скудных трапез. Порой мы подбираем птиц, убитых голодом, и сберегаем таким образом драгоценные патроны.