Исай Давыдов - Он любил вас. Девушка из Пантикапея (сборник).

— Вот… Собирал всю жизнь… А теперь раздаю. Теперь все теряет свою ценность. А для них еще это пока радость… Эх! — Он слабо машет рукой с пинцетом. — Им нужно сейчас много радости. За десятки лет вперед…

Он снова наклоняется к альбому и поддевает пинцетом еще одну марку — большую, красивую марку далекого острова Гаити.

8

«Федя, дорогой!

Ты прости, если я напишу что-нибудь бестолково.

У меня мысли путаются.

Я по-прежнему сдаю сессию. Правда, зачем — не знаю. Мне все больше кажется, что все это — зря, что сейчас нужно что-то совсем другое. И вообще, по-моему, люди сейчас делают свое дело просто по инерции. А думают вовсе не о деле. Я же вижу, как спрашивают нас преподаватели. Как будто им все равно, знаем мы предмет или нет.

По-моему, им эти экзамены кажутся такой же бессмыслицей, как и нам.

Пятеро ребят из нашей группы вообще ничего не стали сдавать. Помахали нам ручкой, сказали, что в такие дни надо делать что-то главное, и улетели на Балтику строить плотины. И из других групп многие ребята разъехались на стройки. Раньше бы наш декан последние волосы на себе рвал. А сейчас молчит, будто ему безразлично. Может, и на самом деле — безразлично?..

Наверно, я страшная дура и невероятно глупо, просто бездарно вела себя с тобой. Теперь я все ясней понимаю это. Я думаю о тебе каждый день, каждый час. И ничего не могу с этим сделать. Читаю теорию информации, а где-то внутри у меня все время стучит: «Ты есть! Ты есть!»

Хочется бросить к черту все учебники и улететь к тебе. Именно не уехать, а улететь! Чтоб быстрее!

Вчера я заходила к твоей маме. Она волнуется, спрашивает, что теперь будет. Я ее успокаивала, говорила — ваш дом на такой высокой горе, что ему никакое наводнение не страшно. Она очень беспокоится о тебе. «Им-то, — говорит, — больше всех достанется». Ты уж пиши ей почаще. Ей сейчас очень трудно.

Но вообще-то твоя мама держится молодцом. Особенно по сравнению с другими стариками. Почему-то старики в Пензе паникуют больше всех. Хотя и говорят при этом, что нам, мол, уже все равно. Один такой мечется сейчас в соседней квартире. Еще вчера он кричал во дворе, что ему в его годы уже ничто не страшно. А сегодня утром прибегал к нам за веревками — укладывает вещи. «Куда, — спрашиваю, — собираетесь?» «На Памир, — отвечает. — Там высоко. Никакое наводнение не достанет».

«Так ведь оттуда эвакуируют! — говорю я ему. — Там ожидаются землетрясения…»

«Ах, черт!» — Он хлопнул себя по лбу и убежал без веревок. И сейчас, наверно, сидит над атласом, думает, куда бы удрать.

Почему-то многим кажется, что если удрать из своего дома, то будет безопаснее. По квартирам у нас ходят какие-то сектанты, говорят о конце света и предлагают записываться в секты, чтобы попасть в рай.

Некоторые девчонки в наших общежитиях вытворяют сейчас такое, о чем раньше и шепотом говорить стыдились. Видно, как сектанты, верят в конец света. А я хочу к тебе! Очень хочу к тебе! Сдам последний экзамен и в тот же день улечу в Москву.

Твоя глупая Ася».

9

Газеты, газеты… Вся жизнь людей связана сейчас с газетами. Люди покупают в киосках самые различные издания и ищут в них одно и то же — новые интервью о возможных последствиях катастрофы, новые сообщения о том, как к ней готовиться.

Почти не замеченными проходят известия о том, как эвакуируется с Луны состав советских и американских космических станций. Люди воспринимают это как должное. Конечно, нужно эвакуировать!.. Как же иначе?.. И только для космонавтов это удар.

Первый реальный знак того, что после катастрофы выход в космос будет закрыт. Ни с Земли, ни на Землю… И так — на десятки лет… Придется нынешним космонавтам возвращаться к прежним профессиям. А в космос, видно, полетит уже другое поколение…

Впрочем, некоторые ученые предполагают, что и следующее поколение еще не сможет выйти в космос.

Люди волнуются везде. Но в странах социалистического лагеря это волнение меньше сказывается на общем ходе жизни. Люди знают, что их жизнь и их благосостояние после катастрофы во многом зависят от них самих, от их труда.

Громадные бетонные валы начали уже сооружать по побережью и страны Западной Европы и американские капиталистические государства. Но это не остановило паники. Несмотря на бешеные цены, раскуплены все каюты на всех существующих пароходах. Даже на грузовых. Те, кто не успел это сделать, покупают уже каюты на пароходах еще строящихся. Громадный флот, почти равный всему прежнему мировому флоту, будет спущен на воду к ноябрю. А в конце ноября, за неделю до катастрофы, все суда начнут отходить на безопасное расстояние от своих берегов.

И однако люди знают, что никакие суда и плотины не спасут их от лучевой болезни, от прорвавшихся через атмосферу радиоактивных частиц. И здесь не помогут ни пластикатовые костюмы, ни герметические контейнеры для воды и пищи. Невидимая смерть все равно найдет дорогу к человеческому телу.

Для спасения человечества нужно было бы что-то другое…

…Наверно, эта мысль возникла одновременно во многих тысячах умов. Она просто не могла возникнуть лишь в одной гениальной голове. Но первым высказало эту мысль на весь мир Советское правительство.

10

В двенадцатом отделе все шло, как обычно. Двенадцатый этаж громадного здания Института космонавтики жил своей привычной, устоявшейся жизнью. На испытательных стендах проходили последнюю проверку приборы, предназначенные для ракет, улетающих на Марс. В лабораториях доводились до предельной точности анализирующие устройства роботов и посадочной ракеты. Радиотехники налаживали и готовили к монтажу на ракетах сложнейшую радио— и телеаппаратуру. В четырех светлых залах математической группы электронные машины в последний раз проверяли расчеты, определяющие путь ракет к Марсу, их движение по орбите вокруг него и путь ведущей ракеты обратно к Земле. Через несколько дней результаты этих расчетов перейдут со столов математиков на перфорированные ленты, станут программой действия электронного мозга ракет.

Почти каждый день Федор Веселов на несколько часов приезжал сюда из школы космонавтов и вместе со своим дублером Виктором Семеновым работал в маленькой комнате в конце коридора. В эту комнатку приносили копии почти всех анализов и результатов испытаний всех основных приборов. На рабочих столах двух космонавтов скапливались каждый день стопки бумаг, и эти бумаги нужно было просмотреть и с некоторыми из них сходить к испытательным стендам, к лабораторным столам. И еще нужно было посидеть с некоторыми заключениями в макете кабины, который находился в специальном зале, и своей рукой пометить там приборы, прошедшие окончательную проверку. Это была будничная, кропотливая работа. Федор ее не боялся, он давно к ней привык, но в последние дни его не покидало ощущение бессмысленности всего того, что он делает. Видимо, ощущение это возникло не только у него одного. Еще два дня назад Ефим Омулевский, невысокий, коренастый и темноглазый руководитель математической группы, сказал Федору: