Леонид Шифман - О чем думала королева? (сборник)

И вот имя, возникающее в истории с периодом в 1–2 тысячи лет, оказалось принадлежащим человеку, столь сильно повлиявшему на их судьбу! И описание поступков Доркона у Лонга поразительно напоминало то, свидетелем чего был сам Мотя в жизни…

Это значит, что Мотя нашел тот ген «универсумного генетического кода», который оказался общим для ветви мультиверса «Дафниса и Хлои» и сегодняшней реальности Кати и Моти!

И Мотя, конечно же, быстро определил, кто из персонажей романа соответствует Плутону и Харону. Его анализ показал, что оба определяются вполне однозначно.

Плутон в тексте представлен Дионисофаном, владельцем той «рощи», которая, как уже понял Мотя, являлась отражением пояса Койпера. И было сказано о нем: «Был он богат, как немногие, и благороден душой, как никто». Что касается богатств, то это очевидно – пояс Койпера содержит их во множестве и во всех смыслах – и материальные, в виде вещества многочисленных своих объектов, и интеллектуальные – загадки происхождения, структуры и взаимодействий этих тел.

А вот благородство его души Мотя обнаружил в том, как Дионисофан-Плутон приобрел главного своего спутника – Харона. Согласно тексту, Дионисофан собрал на пир всех самых богатых своих сограждан (наиболее массивные объекты пояса Койпера, говоря современным астрономическим языком) и по тому, кто согласился считать своими «браслеты чистого золота» выбрал себе спутника. «Никто не признал их, только Мегакл, возлежавший на верхнем конце стола, – ибо был он стар…»

Браслеты из чистого золота – это метафора тесной связи. А расстояние между Плутоном и Хароном – всего 20 тысяч километров – значение уникально малое для планет и их спутников в Солнечной системе.

И очень важным является указание на «старость» Мегакла-Харона. Оно подтвердилось, когда было установлено, что Плутон и Харон имеют совершенно различный химический состав и не могут представлять собой результат распада когда-то единого небесного тела. Харон, прежде чем стать спутником Плутона, прожил свою, долгую и своеобразную жизнь…

После этого Моте стало ясно, что обнаруженный им изоморфизм требует, чтобы у Плутона и Харона были и еще спутники. По меньшей мере, два – Дафнис и Хлоя, их дети. И он сообщил об этом Стерну.

Стерн отнесся к этому предсказанию очень серьезно и сумел убедить руководство НАСА провести специальный поиск новых спутников Плутона с помощью орбитального телескопа имени Хаббла.

И каково же было Мотино торжество, когда на лентах информационных агентств появилось сообщение пресс-службы НАСА: «В ходе наблюдений за девятой планетой Солнечной системы Плутоном с помощью космического телескопа Хаббл, исследователи получили информацию, что Плутон может иметь не один, а три спутника».

Так сбылось предсказание Кати о Мотиной «лепте» в проекте Стерна…

Но эта лепта оказалась последней – больше Мотя на связь со Стерном не выходил. Это не было следствием его «творческого кризиса».

Конечно, иногда, в неизбежные у всякого моменты тягостных сомнений, Мотя думал о том, что он слишком оптимистично подходил к возможности найти еще что-то новое в уже почти выученном наизусть тексте.

Раз в сто лет, говорят, расцветает столетник-алоэ,Мы, скорее всего, никогда не увидим цветы.И блуждают в ночи одинокие Дафнис и Хлоя,И вовеки не вырваться им из слепой темноты.

Эти строчки Люче вспоминались ему в такие минуты. Но, памятуя о том, что уныние – это смертный грех, Мотя преодолевал себя и снова брался за работу.

А прервал он контакт после того, как побывал по приглашению в той «конторе», которая когда-то так вовремя «подала ему руку помощи» и… подвесила его судьбу на ниточку, которую могла обрезать в любой момент.

Когда Мотя приехал по вызову, ему разъяснили, что его, Мотино, участие в проекте Стерна теперь «не соответствует изменившимся приоритетам» и что поэтому «есть мнение» – общение со Стерном целесообразно прекратить. Это общение, конечно, не преступление, просто сегодня оно «несвоевременно». Разумеется, решать должен был сам Мотя, «у нас демократическая страна», но… «Да, кстати, – улыбнулся Моте вежливый собеседник, – из достоверных источников стало известно, что сумма на вашем счете в Сбербанке сократилась в десять раз. Вероятно, операционистка нажала не ту клавишу. Это, конечно, техническая ошибка, но исправить ее трудно…»

Мотя согласился с тем, что время теперь другое и он немедленно учтет «имеющееся мнение». А ошибку в Сбербанке, конечно же, исправят – Мотя был уверен, что там работают профессионалы, чувствующие пульс времени и знакомые с «самыми последними мнениями» на этот счет…

Все это было высказано (и выслушано!) весьма «корректно» и с приличествующим ситуации постным выражением лиц собеседников.

А в голове у Моти пульсировали строчки недавно открытого им для себя поэта Владимира Строчкова:

Скажем, Дафнис и Хлоя, как дафнии в хлорке,какой пятилетку —и пяти минут не протянут на здешнем скотском дворе.

Но, разумеется, эта яркая и злая экспрессия надежно изолировалась от визави маской простоватого, но понятливого конформиста, которую натянул на себя Мотя…

Маска оказалась очень неприятной. Но выглядела вполне естественно. Мотя после этой «беседы» еще не раз мысленно возвращался к анализу своего поведения, и уж самому-то себе солгать не мог – эта позорная маска потому была принята в «конторе» за его истинное лицо, что ее характер соответствовал чему-то у него внутри. Чему-то такому, что было противно его разуму, но реально жило в подсознании. И это означало, что в том, найденном им в «Дафнисе и Хлое», гене «универсумного генетического кода», должно было быть заложено это «противное разуму» нечто.

И он нашел его! Помог ему в этом классик – Фридрих Энгельс. В работе, которую в России знал всякий интеллигент в возрасте старше Христа (она просто входила в обязательный курс марксистско-ленинской философии), но которую Мотя прочитал лишь в ходе своих исследований – «Происхождение семьи, частной собственности и государства» – Мотя нашел объяснение своего морального изъяна.

«Любовные отношения в современном смысле имеют место в древности лишь вне официального общества Пастухи, любовные радости и страдания которых нам воспевают Феокрит и Мосх, Дафнис и Хлоя Лонга, – это исключительно рабы, не принимающие участия в делах государства, в жизненной сфере свободного гражданина».

Так вот в чем дело! Были, оказывается, в подсознании Моти «латентные гены» рабской психологии. И иногда они «играли». Осознав это, Мотя уже вполне целенаправленно «выдавливал из себя» эти капли рабства. И, в первую очередь, делал это в своей работе.