Леонид Шифман - О чем думала королева? (сборник)

К слову, как мне сообщили в Институте мозга, куда, скрепя сердце, мама передала все-таки мозг Камо после его кончины, нашли такие структурные особенности его строения, которые подтверждают его гениальность именно как физика.

В институте сопоставили особенности строения мозга Камо с мозгом Эйнштейна. Оказалось, что в обоих случаях наблюдаются весьма редкие аномалии. Они связаны с нижней теменной долей, отвечающей, как утверждают сотрудники университета канадской провинции Онтарио, где изучался мозг Эйнштейна, за математические вычисления и трехмерное видение. Во-первых, нижняя теменная доля оказалась значительно больше, чем у контрольной группы. Во-вторых, она не была разделена особой соединительной тканью, что позволяло нейронам, как подозревают ученые, сообщаться напрямую. Аномалия вполне могла стать причиной уникальных математических способностей.

Эта работа в ближайшее время будет опубликована и, как полагают в Институте мозга, она, вместе с работой канадских ученых, вплотную приблизит науку к формулировке морфологического эталона гениальности.

Меня здесь уже спрашивали, где похоронен Камо. Его тело погребено в Сикамии, под тем жасминовым кустом, где он «стал человеком». Рядом, в небольшой пещере, которую мать с отцом нашли еще в первые годы своих поездок на виллу, и могила отца. Эту пещеру отец сначала нашел в тексте романа, а уж когда она обнаружилась на вилле, ее, в соответствии с описанием Лонга, «украсили, картины поставили там и воздвигли алтарь в честь Эрота Пастыря». Рядом с алтарем и завещал похоронить себя отец.

Там же, на нашей вилле, вместе с моим братом, Дорконом-младшим, как мы зовем его в семье, живет и моя мать, Екатерина Маслова. Она переехала в Сикамию после смерти отца и сейчас занята тем, что разбирает его архивы. Я помогаю ей в этом.

Анализируя отцовское наследие, ясно видишь, что последние успехи физического эвереттизма, вплотную приблизившие нас к эпохе квантовых компьютеров и мгновенной сверхдальней связи, оставили в тени проблемы психологической эвереттики, проблемы существования мультивидуумов. В последнее время отец был как-то особенно этим озабочен. И, как рассказывала мне мама, говорил ей, что ему уже трудно – да и ни к чему! – тратить усилия на этот мир, который меряет свои успехи миллиардами километров, преодолеваемыми его металлическими посланцами, но который еще не готов к пониманию того, что главное – не вовне человека, а внутри него.

И, говорил он матери, он чувствует, что больше нужен там, где человечество уже близко к осознанию этого и где так важны последние усилия для рождения нового состояния – мультисоциума…

Отец умер легко – он не вернулся в этот мир из сна. В той притче раби Шнеерсона, о которой я уже говорила, Мордехай тоже исчез. «Когда его хватились, старика нигде не было. Он исчез так же внезапно, как и появился. Может, на другом краю света евреи тоже попали в беду?» Не думаю, что отец отправился помогать только евреям. Если он что-то делал, то делал для всех…

Мой отец не был героем – он не боролся за признание своих заслуг. Эверетт, кстати, тоже не сражался за них. Да и Эйнштейн отказался от славы первого президента Израиля. Но все они были учеными, поскольку принесли, каждый в своем «здесь-и-сейчас», новое Знание людям!

Делай то, что можешь. А имеющий уши да услышит…