Айзек Азимов - Камешек в небе. Звезды как пыль

— На каком же вы этапе?

— Мы находимся на третьем этапе — роста индустриализации. Но теперь рост остановился, застыл, принужден был отступить. Это связано с контролем тиранитов над нашей индустрией. Мы постепенно обеднеем и перестанем приносить прибыль. Но пока они снимают сливки. К тому же, продолжая индустриализацию, мы могли бы создать мощное оружие, но теперь, по существу, беззащитны. Поэтому вы удивились, когда я сказал, что могу быть казнен за создание видеосонора. Конечно, когда-нибудь мы побьем тиранитов. Это неизбежно. Они не могут править вечно. Они разленятся, станут мягче. Начнутся смешанные браки, утратятся их особые традиции. Но на это могут уйти столетия, потому что история не торопится. И когда минуют эти столетия, мы по-прежнему будем сельскохозяйственным миром без промышленности, без науки, а наши соседи со всех сторон, те, что находятся под контролем тиранитов, будут сильными и передовыми.

Королевства, подобные нашему, навсегда останутся отсталыми полуколониями. Они никогда не поднимутся, и мы будем лишь наблюдателями в великой драме развития человечества.

Байрон сказал:

— То, что вы говорите, отчасти знакомо мне.

— Естественно, вы ведь учились на Земле. Земля занимает совершенно особую позицию в социальном развитии.

— В самом деле?

— Подумайте. Со времен открытия межзвездных постов Галактика находится в состоянии расширения. Мы всегда были растущим обществом, и поэтому обществом незрелым. И очевидно, что человеческое общество достигло зрелости только в одном месте и только однажды, а именно: на Земле перед самой ее катастрофой. Здесь было общество, временно утратившее возможности географического расширения и поэтому встретившееся с проблемами перенаселения, истощения ресурсов и так далее — проблемами, с которыми не сталкивались ни в одной части Галактики. Люди вынуждены были внимательно изучать социальные науки. В молодости Хинрик был поклонником наук. У него была библиотека, не имеющая равных во всей Галактике. Но став Директором, он выбросил ее за борт со всем остальным. Но я некоторым образом унаследовал лучшую ее часть. Земная литература — уцелевшие ее фрагменты — очаровательна. Ничего подобного нет в нашей галактической цивилизации.

Байрон сказал:

— Вы меня обрадовали. Вы говорили серьезно так долго, что я уже подумал, что вы утратили свое чувство юмора.

Джилберт пожал плечами.

— Я отдыхаю от юмора. Это удивительно. Впервые за целый месяц. Вы знаете, каково играть роль? Притворяться двадцать четыре часа в сутки, даже с друзьями, даже в одиночестве. Быть дилетантом? Вечно забавляться? Дурачиться? Казаться таким слабым, чтобы все убедились в твоей безвредности? И все для сохранения жизни, которая вряд ли того стоит. Но пока таким способом я могу бороться с ними.

Он поднял голову. Голос его зазвучал почти умоляюще.

— Вы можете управлять кораблем. Я же не могу. О, разве это не странно? Вы говорите о моих научных способностях, а я не могу справиться с простой атмосферной космической шлюпкой. Но вы можете, а следовательно, должны покинуть Родию.

Байрон нахмурился.

— Почему?

Джилберт быстро продолжал:

— Мы с Артемизией разговаривали о вас и все организовали. Выйдите отсюда, идите прямо к ее комнате. Она вас ждет. Я нарисовал вам план, чтобы вы не заблудились в коридорах и никого не расспрашивали.

Он протянул Байрону маленький листок металлина.

— Если кто-нибудь вас остановит, скажите, что вас вызвал Директор, и идите дальше. Если вы будете действовать уверенно, все сойдет…

— Подождите, — сказал Байрон.

Он не собирался продолжать в том же духе. Джонти послал его на Родию, в руки тиранитов. Тиранитский наместник послал его в Центральный Дворец и этим подверг непредсказуемым капризам неустойчивой марионетки. Но все! Отныне его ходы могут быть ограниченными, но, во имя космоса и времени, это будут его собственные ходы!

Он сказал:

— Я здесь по важному делу, сэр, и не собираюсь улетать.

— Подождите! Не будьте юным глупцом.

На мгновение показался прежний Джилберт.

— Вы думаете чего-нибудь добиться здесь? Надеетесь выйти из Дворца живым, если дождетесь утреннего солнца? Хинрик свяжется с тиранитами, и вы круглые сутки будете в заключении. Ему нужно лишь подождать немного, пока он примет решение. Я хорошо знаю его.

Байрон сказал:

— А если и так, при чем тут вы? Почему вы так заботитесь обо мне?

Нет, его не смогут больше подгонять. Он больше никогда не будет марионеткой в чужих руках.

Но Джилберт стоял, умоляюще глядя на него.

— Я хочу, чтобы вы взяли меня с собой. Я позабочусь о себе. Больше не могу выдержать. Лишь потому, что ни я, ни Артемизия не можем управлять кораблем, мы еще здесь. Дело идет о наших жизнях.

Байрон почувствовал, что его решимость слабеет.

— Дочь Директора? А какое она имеет к этому отношение?

— Она в еще более отчаянном положении. У женщин здесь особо тяжелая доля. Что ждет юную, привлекательную и незамужнюю дочь Директора, когда она станет невестой? И кто в наши дни станет ее желанным женихом? Старый распутный тиранийский придворный, похоронивший трех жен и желающий возобновить свою юность в объятиях девушки.

— Директор этого никогда не допустит!

— Директор допустит все что угодно, и никто не ждет его разрешения!

Байрон вспомнил, как видел Артемизию в последний раз. Волосы ее были убраны со лба и падали прямыми волнами на плечи. Чистая гладкая кожа, черные глаза, алые губы. Высокая, юная, улыбающаяся!

Но таково описание сотен миллионов девушек во всей Галактике. Невероятно, чтобы это поколебало его решимость.

Однако он спросил:

— Корабль готов?

Лицо Джилберта просияло. Но прежде чем он смог произнести слово, послышался стук в дверь. Не мягкое жужжание фотолуча, не легкий щелчок пальцами по пластику, а звон металла и гром оружия.

Стук повторился, и Джилберт сказал:

— Вам лучше открыть дверь.

Байрон так и сделал. Два человека в мундирах вошли в комнату. Первый отсалютовал Джилберту, потом повернулся к Байрону.

— Байрон Фаррил, именем наместника тиранитов и Директора Родии вы арестованы.

— По какому обвинению? — спросил Байрон.

— Вы обвиняетесь в государственной измене.

Выражение бесконечной скорби появилось на лице Джилберта. Он отвернулся, и снова на его лице — маска шута.

— Хинрик оказался быстрее, чем я ожидал. Забавная мысль! — Это был прежний Джилберт, смеющийся и равнодушный, брови слегка подняты, как будто он рассматривает нечто отвратительное и в то же время интересное.