Журнал «Если» - «Если», 1999 № 07

Большие пропеллеры завращались — сперва медленно, потом все быстрее, пока не превратились в полупрозрачные диски. Рев многоцилиндровых двигателей пробирал человека до костей даже через сталь и стекло аэровокзала. Лайнер покатился по взлетной полосе на запад и поднялся, убирая в брюхо черточки шасси.

Пожелав Макгрегору приятного полета, Пит направился через терминал к автостоянке. По дороге он прошел мимо телефонов-автоматов, где редактор тщетно пытался найти номер Марка Гордиана. Помедлив, Пит отыскал десятицентовик и подошел к свободной кабинке.

Набирая номер, он ощутил нарастающее беспокойство. Он услышал длинный гудок, другой, третий… и уже собрался скорее с облегчением, чем с разочарованием повесить трубку, когда услышал:

— Алло?

— Мишель?

— Да, это Мишель Гордиан. А кто говорит? — Она немного запыхалась; наверное, ей пришлось бежать к телефону.

— Это Пит Лундквист.

— Откуда у вас мой номер? — спросила она одновременно сердито и встревоженно.

— Увидел вчера на вашем телефоне, — виновато признался Пит. — У меня хорошая память на такие вещи.

— А-а… — Если она и смутилась, то немного. — Так чего вы хотите?

Не совсем зная, как ответить на такой вопрос, он решил принять ее слова буквально:

— Я подумал о нашем вчерашнем разговоре, и…

— …решили, что все-таки хотите узнать, что нас ждет впереди, — оборвала его Мишель с тем же непринужденным цинизмом, который, похоже, так свойственен человеку будущего. — Вчера вы были умнее, уж поверьте мне.

— Охотно верю, — быстро сказал он. — Просто понимаете, я оказался в помещении, где полно всяческих машин из вашего времени, и все до единой выключены! Я испытал танталовы муки. И хочу попросить вас показать мне их в работе, всего разок. А насчет всего остального я с радостью останусь невеждой.

Она так долго молчала, что он встревоженно спросил:

— Алло?

— Я на линии. Что ж, почему бы и нет? Худшее в моей жизни здесь — одиночество. Соседи неплохие, но у меня с ними очень мало общего, и я никогда не осмелюсь показать им то, что у меня в гараже. Они или нечего не поймут, или выдадут меня. А вы… Словом, когда вы позвонили, я как раз шла в гараж поработать над рассказом и просижу над ним, скорее всего, до вечера. Почему бы вам не заехать часам к девяти? Заходите прямо в гараж — я, наверное, буду еще там.

— В девять, — повторил он. — Хорошо, приеду.

Пит повесил трубку. «Все в порядке, — убеждал он себя, — я лишь посмотрю на чудеса, которых больше никогда не увижу».

«А если это так, то почему у тебя ладони вспотели?» — не унимался внутренний голос.

Пит предпочел не отвечать на этот вопрос.

Так уж вышло, что он опоздал; не зная прямой дороги к дому Мишель Гордиан, он дважды начинал плутать по незнакомым улицам, тускло освещенным редкими фонарями. Поэтому добравшись наконец до ее дома, он сперва решил, что она передумала и встретит его не в гараже: в окнах за задернутыми занавесками горел свет. Он позвонил в дверь, подождал, потом обошел дом и открыл дверь гаража.

Когда он вошел в ее тайное убежище, Мишель сидела за своим компьютером. Не оборачиваясь, она помахала рукой и сказала:

— Через несколько минут закончу. Сейчас работаю над трудным местом, и времени ушло больше, чем я думала. Извини.

Пит не ответил. Он даже не был уверен, что она его услышит: на проигрывателе крутилась пластинка и она слушала ее через наушники. Он подошел ближе к светящемуся зеленоватому экрану, перед которым она сидела. Мишель негромко ругнулась, нажала несколько клавиш — и на глазах у потрясенного Пита с экрана исчез абзац текста. Буква за буквой стала появляться новая версия.

— Я тоже хочу такую штуковину! — воскликнул он, страдая от зависти и вспоминая о ножницах, клее и скомканной бумаге в мусорной корзине.

Мишель услышала его слова и улыбнулась.

— Ну, кажется, готово, — сказала она и нажала несколько других клавиш. Загорелся огонек в прямоугольном ящике рядом с экраном; в ящике что-то защелкало. — Сохраняю написанное на гибком диске, — пояснила она, снимая наушники. — Завтра распечатаю.

Наверное, Пит очень напоминал мальчика, у которого отняли леденец.

— О, так вас, выходит, и в самом деле интересуют машины? — спросила она. Пит кивнул, но покраснел от ее иронии.

Она подождала, пока дисковод не смолк, напечатала новую команду. Пит вздрогнул, когда принтер заурчал, как большой кот. Отпечатанная бумага вылезала из него с поразительной скоростью.

— Насколько быстро он печатает? — спросил он.

— Кажется, около тысячи слов в минуту, — небрежно ответила она.

Пит внимательнее присмотрелся к принтеру и ахнул:

— Но там же нет никакой каретки!

— Только не спрашивайте, как он такое проделывает. Это же просто инструмент.

Пит сменил тему:

— А пластинка, которую вы слушали, из вашего времени или из моего?

— Из моего. Впрочем, для меня она довольно старая. Выпущена в… — она взглянула на картонную обложку, — в 1978 году.

— Для меня она новая, — рассмеялся Пит. Он взял обложку и повертел ее в руках. Дизайн на обеих сторонах оказался одинаковым: стилизованная улица, уставленная геометрическими фигурами и словно перечеркивающая пурпурно-розовой полосой черный фон. — Робин Тровер, «Караван в полночь», — прочел он вслух. — Можно послушать?

Он удивился, когда Мишель замялась.

— Не знаю, стоит ли, — сказала она. — Это лишь рок-н-ролл, но мне нравится.

— Это лишь — что?

— Неважно.

— Все нормально, — заверил он. — Конечно, я люблю Баха и Вивальди, но могу послушать и Перри Комо.

Мишель почему-то смутилась еще больше.

— Это не похоже на Перри Комо.

— Значит, Робин Тровер — певица вроде Розмари Клуни? Вот и хорошо.

— Он англичанин, и играет на электрогитаре, — пояснила Мишель.

— О, вот как. — Если она думала, что это его отпугнет, то ошиблась. Идея брака футуристической технологии с музыкой лишь еще больше заинтриговала Пита. — Интересно.

Убедившись в его решимости, она сдалась и подняла руки. Надела ему наушники с прокладками из красной губчатой резины, более легкие и удобные по сравнению с теми, которыми пользовались радисты во время войны.

— Можешь начать с первой стороны, — сказала она, переворачивая пластинку. Пит заметил, что она гибкая, и предположил, что к тому же небьющаяся, сразу пожалев, что некоторые из его твердых дисков такими не были.

Затем игла — встроенная в более хитроумную по сравнению с нынешними фонографами головку — опустилась на звуковую дорожку. После легкого начального шипения громыхнули барабаны. Он едва успел осознать потрясающую чистоту звука, как его заставил подскочить ревущий вой гитары. Тут же все перемешалось — гитара, ударные и певец, атакующий песню со рвением человека, гоняющегося с топором за змеей.