Павел Амнуэль - Имя твоё...

Она успокоилась или сделала вид, что поверила. Во всяком случае, стало тихо, и я еще полежала, вода остыла, но я не ощущала холода, и знаешь, как странно – мне захотелось, чтобы стало темно, свет раздражал, не позволял погрузиться в себя, я подумала, и он выключился сам. Нет, Алина, ты встала, протянула руку и нажала на выключатель – да? – а я этого не помню совершенно, ну как же, ты не можешь не помнить, раз это вспомнил я, причем совершенно отчетливо… нет, не помню, наверно, это упало в какой-то закуток памяти, куда мне не было доступа, тебе есть доступ, а мне не было, разве так не случается? Бывает же, что ищешь в своей комнате пропавшую вещь – расческу, допустим, или ластик, – и не можешь отыскать, а потом приходит подруга и сразу обнаруживает то, чего ты не могла найти несколько месяцев…

Да, бывает, и я помню, как погас свет, но полной темноты не было, в воздухе, который стал осязаемым, будто плотный ароматный дым, закружились светло-серые и темно-оранжевые круги и кольца. Скорее всего, они рождались и рассыпались на дне глаз, но казалось, что они плывут в воздухе, сталкиваются, сливаются и разделяются, будто бактерии, и из серых кругов стал формироваться образ, и из темно-оранжевых тоже, из серых – образ мира, который я никогда не видела, а из темно-оранжевых – образ меня самой в этом мире. Представляешь, я видела себя, и это было так интересно, что я совершенно забыла о совсем уже прохладной воде, о маме, внимательно слушавшей тишину за стенкой и готовой в любой момент опять взволноваться и тогда уже ломать дверь, не слушая моих объяснений.

Я не спала, а может, это был такой сон, я даже уверена, что это был сон, а не явь, потому что только во сне человек летает, не задумываясь о том, как это на самом деле возможно. Правда, я не летала, как птица, я просто чувствовала, что стала невесомой, и могла ходить по воздуху, будто по земле. Могла, знала, что могла, и хотела этого, но, видимо, все-таки боялась упасть, потому что так и не поднялась в воздух, а лежала в ванне, не в воде, а над ее поверхностью, лежала и смотрела, и тогда появился ты.

Это было десять лет назад, верно? Да, да, откуда ты знаешь, то есть, конечно, ты знаешь, потому что я это помню. Нет, не поэтому, а потому, что и я видел тебя в тот день, только было это не ночью, а днем, в институте, при всем честном народе, и многие решили, что я не в себе.

Вот странно. Если это было в один день, то почему с такой разницей во времени? Ты вернулась домой около одиннадцати, потом еще час лежала в ванной, значит, была полночь. Веня, ты думаешь, это имеет значение, какие-то часы, важно, что день был тем же, важно, что мы пришли друг к другу, и важно, что почему-то так и не поняли, что уже пришли, что нужно остаться.

Не поняли, потому что не настало время. Рассказывай дальше. Нет, я сам расскажу, как было дальше, а ты слушай – я ведь вижу твоими глазами, но оцениваю своим умом, скажи, если ошибусь.

Тебе казалось, что твое невесомое тело покоится на воздушной подушке над прохладной водой, а в воздухе серые и бордовые кольца и круги ткут узор странной несуществующей страны. Ты в те годы еще не читала «Розу мира» Даниила Андреева? Нет, я и не слышала о такой книге, я вообще тогда мало что читала – то есть, читала-то я много, обожала читать: русскую классику, а еще Ремарка, Хемингуэя, Булгакова.

Даниила Андреева ты не читала и из восточных философов – никого, и потому то, что ты увидела, понять не могла, ты пропускала свои ощущения только через фильтр собственного видения мира, а что формировало твое видение? Сказки в детстве, ты обожала сказки, я знаю, и еще ты любила романтические повести – Стивенсона, Грина, но не про пиратов, а там, где о любви и далеких странах, каких нет на карте: «Алые паруса» перечитывала столько раз, что однажды книжка рассыпалась у тебя в руках, и когда ты собрала все листочки, одного все-таки недосчиталась, ты искала этот лист весь вечер, не нашла, и это стало для тебя потрясением, потому что случилось то, чего быть не могло: закрытая комната, никакого движения воздуха, негде было листу спрятаться от тебя, разве что в другом измерении, и на том листе было… Я сама скажу, что там было: место, где «Секрет», одетый в алое парусное облачение, под тихую музыку подплывает к берегу, на пирсе стоят изумленные люди, они не верят, что мечта может сбыться, и Ассоль в этот момент не верит тоже, все время верила, ждала, а сейчас, когда вот она, цель, вот оно, счастье, она не верит и ждет не того момента, когда на берег сойдет красивый молодой капитан, а когда странный корабль повернет в море или исчезнет на глазах у всего честного народа.

Алиночка, ты, видимо, плохо помнишь Грина, там все иначе… нет, не иначе, Веня, ты помнишь текст, а я помню ощущения. Я чувствовала Ассоль и знала, что в тот момент она не верила в наступившее счастье. Поверила потом, когда капитан Грей взял ее за руку и повел за собой.

Теперь я понимаю… Что ты понимаешь, Веня? Понимаю, почему не получилось тогда, много лет назад. Почему мы увидели друг друга, но не встретились, не узнали, не поняли.

Потому что я не верила? Как Ассоль?

И поэтому тоже. А еще потому, что я тоже не верил, нет, не то чтобы не верил, но не успел поверить, видение было таким мимолетным, воздушным, не мирским, что задело лишь край моей души, а в твоей душе оставило след скорее нематериальный, будто дуновение мирового эфира, ты лежала на волнах этого несуществующего океана, вокруг тебя кружились серые и малиновые пятна, и ты не признала в них лоскуты, обрывки алых парусов… Не признала, конечно, как я могла признать, я очень боялась… ты боялась и пыталась обеими руками ухватиться за края ванны, но краев не было, и ванны не было тоже, и комната исчезла, а круги с кольцами соединились, и ты оказалась в бесконечном поле – вроде бы это было поле цветов, но цветы ты не видела, только ощущала их присутствие, и увидела перед собой лицо мужчины, только лицо, ничего больше, будто изображение в большом зеркале без рамы. Ты сразу поняла…

Да, и это было такое сильное переживание, что небо вспыхнуло, небо было голубым и вдруг стало алым, как те паруса, что привели к берегу «Секрет», и я почувствовала, что стою босыми ногами на раскаленных углях…

Ты побежала, а огонь поднимался по ногам, и ты поразилась тому, что он жжет, не выжигая, и не боль поднимается по ногам с огнем, а острое ощущение вожделения, желания, такое сильное, что оно подняло тебя в воздух, будто движение твое вызвало подъемную силу, и ты взлетела, я взлетел тоже, и мы оказались лицом к лицу высоко в алом небе, огонь полыхал в твоей грудной клетке, ты чувствовала, как пламя поднимается вверх по позвоночному столбу, а когда достигло головы, ты увидела, как земля под нами плавится и становится алым светящимся океаном, мы оба падали туда, в алый огонь, а потом…