Роман Злотников - Пришельцы. Земля завоеванная (сборник)

Самыми интересными были проекции сверху – они изображали реконструированную Битву над Кур-Ити-Ати. Так достоверно, что казалось, будто очутился в самом ее центре. Вот «контратака Флиндрина», вот «удар Тхрч133», а левее – знаменитый «таран О7»… И музыку сделали погромче. То ли намекая на приближение праздника, то ли для того, чтобы заглушить звуки битвы, подаваемые слегка приглушенно.

Только сейчас Айвен ясно осознал то, что раньше всегда чувствовал лишь затаенно, подсознательно. Он читал много святых книг человечества. И, пожалуй что, во всех них люди воевали с Богом или с богами. Почти всегда проигрывали. Иногда получали жестокое возмездие за дерзость, но все же чаще – награду, воздаяние за смелость и стойкость. Так ведь и Битва над Кур-Ити-Ати – то же самое. Человечество проиграло, Земля оккупирована. Но в награду за храбрость истинных воинов люди получили достойную жизнь на всей планете (какой не было никогда ранее) под управлением мудрого Оккупационного правительства, за которым стоят могучие инопланетяне, почти боги. Если бы еще не «Оккупационный Космический Налог». Если бы не «кровавый казус», пусть и устраненный, но так глубоко врезавшийся в память землян…

Налог сейчас составлял три десятитысячных процента населения Земли. Да, он выплачивался людьми. Каждый год в День Поражения, праздновавшийся по традиции ночью, оккупанты забирали предназначавшийся им Налог. Эти люди исчезали навсегда, и никто не знал, что с ними происходит.

А «кровавый казус» был в давние времена, в прежние лихие годы. Говорят, «Оккупационный Космический Налог» тогда был и больше, и страшнее. Он составлял 0,000031415926535 … %. То есть в пересчете на людей круглого числа не получалось. А то, что оставалось после запятой, приходилось отдавать частями тела живого человека, на которого выпадал жребий. Так было долгие годы после Поражения, пока хитроумное обновленное Оккупационное Правительство не сумело выторговать у захватчиков более выгодные условия. После этого на Земле стало вообще почти идеально.

«Дурачина, о чем я думаю! – обругал себя Айвен. – Ведь совсем скоро я увижу Марью!»

Вот только как она отреагирует на реакцию Старика на просьбу ее Хозяйки…

В этот раз Марья уже не злилась, как раньше. Похоже, именно такого ответа она и ждала. Только прошептала едва слышно, на одном духе без пауз: «Как же она не может больше молчать ей надо рассказать кому-то…»

Они снова плавали, гонялись друг за другом, бесились. Однако в этот вечер в их играх было уже не только детское, но и примешивалось что-то новое. Как бы это сказать: не совсем взрослое, но, пожалуй, нечто подростковое, робко-чувственное. Однажды Айвен даже чуть не поцеловал Марью. Но она, перед тем оцепенев на мгновение, выскользнула, вздохнула поглубже и нырнула далеко-далеко. А когда вынырнула, ущипнув по дороге за голень, – сказала «До завтра!» и поплыла.

Айвен долго не мог заснуть. Он думал, что там, на большой земле, у своей реки, он еще никогда так не влюблялся. Пробовал подшучивать над собой, высмеивать себя. Мол, хороша любовь, когда нет выбора: одна Марья и никого вокруг. Но посмеяться не получалось.

Похоже, это всерьез.

Завтра такой Праздник. А тут – влюбился. Глупо и странно. Столько важной работы: украшать жилище, настраивать голограммы, развешивать ленты. Но трудно делать хоть что-то. Тянет к той стороне дома, откуда виден островок Хозяйки и Марьи. И она почему-то все не выходит. Но каждая секунда, проведенная не в смотрении на их домик, кажется бессмысленной. Правда, и каждая секунда, проведенная в смотрении, тоже бессмысленна. Потому что она не выходит!

К обеду Айвен начал волноваться – может, что-то случилось? И не с Хозяйкой, а с Марьей. Да нет, нет. Ну что может с ней случиться?.. Здесь! На Кур-Ити-Ати! Смешно. Но посмеяться опять не получалось.

Да еще Старик после обеда как взбесился, будто муха (которых здесь не водится) его укусила. Стал нервным, ругается. Ни «спасибо», ни «пожалуйста». Странно, таким Айвен его еще не видел.

Снова стоял недвижно, смотрел на домик напротив…

И вдруг разом, вмиг, успокоился. Марья же сама говорила, что «Хозяйка уходит». Видно, старушке совсем плохо, вот служанка и смотрит за ней так, что даже на минутку выскочить некогда. Ведь такое уже было в первые дни, когда Айвен только приехал сюда. Да, он совсем успокоился. Даже на свою «смотровую площадку» бегать перестал. Ну, почти. А тут еще Старик велел составить особо сложную, главную голограмм-инсталляцию.

Айвен так увлекся, что и не заметил, как к нему подошли. Он поднял глаза, только когда его окликнули. Двое незнакомцев, совсем не похожих ни на обслугу Кур-Ити-Ати, ни на старичков архипелага.

– Айвен, – твердо сказал один из них, – нам нужно поговорить.

А второй мягко прикоснулся к его голове, и Айвен потерял сознание.

Когда Айвен очнулся, перед ним были те же два человека, а еще стол, стул и лампа, свет от которой бил в глаза. Он попросил опустить абажур лампы. Один из двоих тут же откликнулся на его просьбу и протянул руку к лампе, но второй резким, злым движением перехватил руку и не позволил этого сделать. «Нелогичное поведение, несогласованность», – подумалось Айвену. Но дальше времени думать не было – его засыпали вопросами, а он отвечал на них. Быстро, без остановок, не думая.

Удивительное дело: когда Айвен пытался сделать паузу, задуматься над ответом, ему становилось больно. Он не мог сказать, откуда взялась эта боль, ведь к нему ничего не подключали. Однако боль была. Сначала она забиралась под черепушку, а если пауза затягивалась, то быстро расходилась по всему телу. И тогда уже каждая мышца, клетка, каждая капля крови требовала: «Говори. Говори! Говори правду!!!» Конечно, он отвечал, но вопросов меньше не становилось. Они продолжались и продолжались.

И вдруг в какой-то момент Айвен почувствовал, что с ним произошло что-то непонятное. Вся эта ситуация начала им восприниматься подобием какой-то спортивной игры. Ему бросают с двух сторон мячи, а он должен их отражать. И если сначала для того, чтобы отбивать эти мысленные мячи-вопросы, ему нужно было задумываться, то теперь, после какого-то переломного момента, он делал это – и очень ловко – автоматически. А голова освобождалась, и можно было думать о чем-то еще.

Интересно было смотреть на эту ситуацию со стороны. Айвен заметил, что человек, с самого начала проявивший себя злым, и сейчас задает вопросы недобро, резко. И ему нравится, когда Айвен отвечает несколько робко, как бы испуганно. Другой же спрашивал мягким, душевным, вкрадчивым голосом. А здесь Айвен чувствовал, что удовольствие спрашивающего вызывают простые, спокойные ответы, когда он смотрит зрачки в зрачки широко открытыми, «честными» глазами.