Иннокентий Сергеев - Галатея

"... ты задыхаешься, это как кошмарный сон, от которого ты не можешь проснуться. Умереть не страшно, когда смерть - это ступени вверх, но страшно искать жизни и не находить её вокруг, так лёгкие ищут вдохнуть воздух, а его нет, я задыхаюсь, задыхаюсь, я задыхаюсь... Зачем я был создан иным, нежели этот мир!.."

Загородившись подушкой, я притворяюсь спящим. Она собирается уходить, ходит по комнате. Остановилась. Смотрит на меня. Я притворяюсь спящим. Она выходит в прихожую. Надевает туфли. ........................................................ Дверь захлопнулась. Пустая комната. Она ушла.

"... и, выйдя из дома в темноту дворов и проулков, торопливо идёшь, пригнув голову, как будто пытаясь закрыться от снега, а он всё падает, кружится, ветер раздувает метель, и пересиливая его, налегая на него грудью, всем телом, всё глубже уходя в вязкую стену, которая тут же смыкается за твоей спиной, сквозь её толщу вперёд, только вперёд, словно бы преодолевая силу земного притяжения, ступая по склону вверх, выше, один во тьме снега, где порхают разноцветные фантики их окон, к вершине!.. Пока не наступит срок. И ты пробудишься. И вздрогнешь от неожиданности,- вопрос уже задан (когда?), и ответ, ещё неведомый, уже влечёт тебя. И ты был прав, но всё изменилось, и что-то новое пробудилось в тебе и теснит грудь, и не в силах оставаться в комнате, ставшей вдруг душной,- комната, которая была твоя крепость, а теперь стала вчерашней,- ты бросаешься жить, дрожа от нетерпения, сбегаешь по ступеням сумрачной башни подъезда и, вырвавшись на свет, к свету, навстречу тому, что влечёт тебя, ещё не зная, что это будет, и замирая от сладкого холодка восторга, в разогретый простор жаркого дня, его запахи, звуки, солнце... и вдруг,- всегда вдруг!- замерев на один миг, забыв, оторвавшись, быть может, от самого себя, ты не можешь больше говорить о жизни. И то, что ты есть, становится сама жизнь..."

- Обувайся,- сказала она, кивнув на мои кроссовки и открыв дверь. - Мы пойдём пешком? - Да. Она ждёт. Сырой холодок лестничной площадки. - А куда?

Мы долго шли по какой-то улице вниз, потом свернули направо. Снова шли. Потом по другой улице. Потом поднимались вверх переулком. - Куда мы идём?- спросил я. - Просто гуляем,- сказала она. - Я не могу так,- сказал я.- Куда мы идём? - Я хочу показать тебе дом... - Дом? - Правда, он ещё недостроен,- сказала она.- Это будет самый высокий дом в городе. - И давно его строят? - Да,- сказала она.- Уже год как не строят. Ты устал? - Но зачем... - Просто так. Мы же гуляем. Мы шли. Она что-то говорила, но я не слушал, и когда она вдруг замолчала, я не сразу понял, что она задала мне вопрос и ждёт, когда я отвечу. Я сказал: "Что?"

От разогретой земли жар, марево, повсюду кучи строительного мусора, поросшие редкой травой, груды кирпича, глыбы застывшего цемента. Недостроенное здание напоминает руины. Мы входим в тёмный проём, который когда-нибудь должен стать дверью подъезда. Сырость и запах подвала. Газовые баллоны для сварки, сваленные на цементном полу. Стены загажены надписями, битые бутылки, мусор и экскременты повсюду. Она идёт вверх по ступеням лестницы без перил. - Эй! Чего ты там замер?

- Слушай, а зачем ты вообще приехал сюда? Мне захотелось сказать что-нибудь резкое, но я сдержался. - Здесь жизнь дешевле. - Не хочешь, не говори,- сказала она с нарочитым безразличием. - Мне предложили пожить, а ключ забыли отдать. - Надо было сразу взять. - Надо было,- согласился я. - И что теперь? - А что? - Никак нельзя войти туда? - В квартиру? Нет, никак. - А на каком она этаже? - Я же сказал. Никак. - А что ты злишься? Я просто спросила... - ... - Но ты не уехал. - Нет, не уехал. - А кто тебе предложил? Ну, пожить. - Какая. Разница. Какая. Тебе. Разница. - Ну, может быть, я его знаю. Или её? - Ты всех тут, наверное, знаешь, ну и что? - Что, ну и что? - Ну и что дальше?

- По-моему, ты меня обманываешь,- сказала она. - Мы все обманываем друг друга,- сказал я.- Какой смысл изрекать факты? - Да, но обмануть-то ты хочешь себя.

Если ты скажешь, чтобы я ушёл, я уйду, но для меня всё будет кончено, а ты можешь сказать это просто из баловства. Тебя раздражает то, каким ты меня видишь, и ты думаешь, что я мог бы быть другим. И ты можешь заставить меня стать другим? Если ты скажешь мне, чтобы я ушёл, я уйду, и я унижаюсь, прося тебя о любви как о милости, я знаю, позже мы сочтёмся, но сегодня, сейчас, я умоляю, люби меня, просто люби меня, даже не понимая...Я и сам кажусь себе жалким и несуразным, и слабым, да, да! и слабым, и несуразным, как тот раджа, или нет, у них ведь были халифы...

Некогда в Багдаде жил один богатый вельможа, и был у него роскошный дворец, и множество красивых женщин прислуживало ему, услаждая его тело и прохлаждая взор, наполняя его слух изысканным пением, а в садах его были собраны редкостные деревья, и птицы пели среди их листвы, и фонтаны в садах его были выложены иорданским мрамором и китайской яшмой, и украшены серебром. Как-то вечером сидел этот вельможа на расшитых подушках, курил кальян, бросая время от времени в рот засахаренные орешки, а женщины исполняли перед ним танец, чтобы развлечь своего господина. Но он уже не смотрит на них, его донимает муха, он отмахивается от неё, злится и никак не может отогнать или поймать, раздавить эту назойливую тварь. И нет для него уже ни музыки, ни пения, ни прихотливого танца, он забыл даже про свой кальян. А в это самое время на городской свалке копошился нищий, выискивая что-нибудь съедобное, вокруг роились тучи мух, они садились ему на руки и лицо, но он так привык к ним, что не обращал на них ровно никакого внимания. И вдруг! Что за сказочное видение! На шёлке штор в освещённых окнах дворца как на экране в театре теней он увидел волшебство танцующих женских фигур, и в охватившем его восторге забыл он про своё занятие и про всё, что было вокруг него, и не отрываясь, смотрел на это зрелище, и не знал, грезится ли оно ему, или же он видит всё это наяву, так захватила красота его душу..."

Я сказал ей: "Посмотри, вот на асфальте валяется грязный, липкий леденец, кто-то сосал его и выплюнул, потому что надоело, или потому что хотел курить, или мешал разговаривать, мало ли почему. Может, просто не понравилось. Вот на него наступает прохожий, леденец налипает ему на ботинок. И что же прохожий? Он старательно отскребает от подошвы эту гадость, запихивает её в рот и тщательно обсасывает. А потом его рвёт от отвращения. Что о таком человеке можно сказать? Чокнутый? Мало того, что я делаю это, я ещё называю это интеллектуальным занятием! Вроде как вождь какого-нибудь индейского племени сидит, скрючившись, дымит своей трубкой, и все вокруг ходят на цыпочках. Вождь думает!" Я изображаю, как думает вождь, и она аплодирует мне, веселясь от души. - Всё безнадёжно, Лил. Нам не выстоять.