Никита Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике

Захаров, все так же пуча глаза, сделал армейский уставной поворот и, печатая шаг, взбивая пыль, направился ко второй машине.

Меня знобило. Я стал застегивать пальто.

- Он в кабине поместится? - спросила мама.

- Поместится, - буркнул Сидоров, - вали... вперед.

Вжав голову в плечи, силясь унять дрожь, я пошел к кабине. Я забрался в просторное, уютное, точно квартира, со стеклом во всю стену, помещение кабины. Я опустился на сидение рядом с шофером. Стало жарко, душно... Я опустил голову в подставленные ладони, вцепился в волосы.

Вскоре в кабину забрались Сидоров и мама.

Я закрыл глаза.

Я услышал биение крови в висках.

Голова делалась широкой, казалось, будто кровь, бьющаяся под кожей, готова разорвать кожу, хлынуть наружу. Весь мир был заполнен, забит биением этой подкожной крови.

Мир был красен и делал мне больно.

Мир был тесен и извне стискивал мне ребра, а изнутри рвался кровью.

Издалека доносились голоса мамы и Сидорова.

- Да, я уж там до утра. Куда на поверхность, если драконовым ходом, то к магистрали, а там на 63-м - очень удобно, до самой моей лаборатории.

- Как вы догадались, что он к драконову ходу рванет?

- О господи, Сидоров, да трудно было не догадаться - куда же ему еще-то? Не по обычному же маршруту?

Я открыл глаза.

Я глядел на дорогу, льющуюся под колеса автомобиля.

Дорога была гола - или ее раздевал свет фар?

Машина остановилась. Шофер поглядел на Сидорова.

- Начальник, - спросил шофер, - сам пойдешь?

Сидоров пожевал губами, скосил глаза на маму.

- Да, - наконец выговорил он, - пожалуй, надо самому.

- Сходите, конечно, - безмятежно предложила мама, - и заодно, - она нагнулась, чтобы порыться в сумке ("Ага, - безучастно подумал я, - значит, мама взяла рабочую сумку, значит, до вечера будет в лаборатории...Так она же о том и говорила Сидорову... Да, конечно... Постой, царевич, наконец... Постой... постой, маму надо слушаться, маму...") и извлекла трепаную книжечку вместе с новеньким хрустящим пропуском, - наши пропуска - его и мой, если возникнут сложности... Все же "Старая пещера", драконов ход...

Сидоров вздохнул:

- Давайте пропуска.

Он отомкнул дверь, спрыгнул в зябкую темноту ночи, где чуть вздрагивали попавшие в полосу света ветки убогих кустов, и пошел к будочке деревенского, едва ли не сортирного вида, скупо освещенной древним фонарем в железной решетке на деревянном столбе.

Сидоров постучал в дверь будки.

Я смотрел прямо перед собой, туда, где Сидоров втолковывал что-то солдатику, появившемуся на крыльце будки, показывал на машины, тыкал пальцем в наручные часы, в землю, потом развернул какую-то бумагу, потом достал наши пропуска (так, значит, мама сделала мне пропуск в подземные переходы? Об этом, кажется, и отец не знал)...

Я видел, что за будкой дорога начинала подниматься вверх. За будкой круглился небольшой пологий холмик.

Наконец Сидоров вернулся к машине, кинул маме на колени два пропуска, ее и мой, легко взобрался в кабину, затворил-задвинул за собой дверь и, повернувшись к шоферу, сказал:

- Ну, а теперь, Жак, жми! По дороге дракона, к Старой пещере! А там левый поворот и до Площади разводящих.

- К утреннему разводу поспеем, - шофер завел машину.

Я увидел, как земля небольшой возвышенности, перед которой торчала нелепая покосившаяся будка, дрогнула и поехала в сторону медленно, медленно, открывая передо мной тускло освещенный широкий тоннель.

Мама взяла меня за руку - сильно, сильно, как только могла.

Глава третья. "Сынок"

Две машины въехали в тоннель и катили по широкой тоннельной дороге, вдоль стен которой тянулись пыльные черные провода и поблескивали лампочки.

Мама все еще держала меня за руку.

Сидоров, морщась, полез в карман, достал длинный ломкий пласт упаковку таблеток, извлек одну белую таблетку, бросил в рот.

Жак искоса поглядел на него, одной рукой поискал у себя за спиной и вытащил шлем, похожий на шлемы танкистов из войн других галактик.

Жак протянул шлем маме:

- Это - Сидорову, пускай свой студень прикроет... Во как корячится.

Мама отдала шлем Сидорову.

- Спасибо, - Сидоров снял кепку, и я вновь увидел его, поделенный надвое, изрытый бороздами, похожий на грецкий орех, чуть подрагивающий мозг. - Спасибо, а то, действительно, мочи нет...

Он надел шлем.

Мама с жалостью посмотрела на Сидорова.

- Долго в "отпетых"?

- Угу... - Сидоров прикрыл глаза, откинулся назад, - если бы не лапа-лапушка, до сих пор бы с огнеметом бегал.

- Это лапой так? - поразилась мама. - Я думала, что хвостом.

- Уу, - Сидоров отрицательно помотал рукой, - если бы хвостом, вообще бы убил. Чтобы быть точным - не лапой даже, а когтем. Мы называли его хирургом, - Сидоров разлепил глаза, видимо, он пришел в себя, - ну, ничего. От меня он тоже получил подарочек. Ему эта черепушка, косточка эта жизнью вышла.

Сейчас я понял, отчего мама посоветовала мне одеться потепелее. Было холодно. Я передернул плечами.

Тоннель сделался шире; я видел, как от него отходят другие тоннели, поменьше, некоторые из них (я успевал заметить) были ярко освещены и казались высокими бесконечными парадными залами, некоторые были такими же, как и тот, по которому мы ехали, - тусклыми и пыльными, - и были еще провалы в стене, черные и узкие, - проходы во тьму.

Мы обгоняли машины и тяжелые автобусы, странное дело! - порою мы обгоняли пешеходов, бредущих вдоль пыльной стены с черными проводами. Один раз мы оставили за собой колонну солдат в противогазах, бегущих узкой цепью. "Отпетые?"- хотел спросить я, но не решился.

- Слушай, Сидоров, - сказала мама, - а у второй вахты телефон будет?

- Будет, будет, - улыбнулся Сидоров, успеешь, не бойся.

Тоннель стал превращаться в большую площадь, и площадь запруживалась машинами.

- Это что такое? - заволновалась мама. - Большой сбор? Этак мы не успеем...

Сидоров повернулся к шоферу:

- Жак, уважь даму...

Жак кивнул. То газуя, то маневрируя, он довольно быстро подкатил к шлагбауму.

Наша машина удачно вписалась между двумя такими же сигарообразными и толчками - подвигалась вместе со всеми к шлагбауму.

- Так, - мама посмотрела на часы, - коллега Сидоров, телефон на вахте?

Сидоров согласно махнул рукой.

- Я тогда постараюсь...

Сидоров отодвинул дверь кабины, придержал маму за локоть.

Мама легко спрыгнула на землю, пошла между машинами к вахте.

- Хороша, - вздохнул шофер Жак.

- Да уж, - согласился Сидоров, - неплоха.

Мама подошла к вахте. Караульный кивнул, завидя ее.

Телефон черной допотопной лягушкой распластался на стене тоннеля.

Мама разговаривала по телефону, морщилась от гудков машин, втолковывала что-то в телефонную трубку, зажимама одной рукой ухо.