Кровавое Благодаренье (СИ) - Большаков Валерий Петрович
Рита нетерпеливо оглянулась. Инна — весьма несерьезная личность, и понятие орднунга не для нее. Дефилирует, краля…
Дворская шагала рядом с отцом, моложавым мужчиной за шестьдесят, и все еще симпатичным. Аккуратная бородка ему шла, выдавая бывалого полярника. Хотя, говорят, космонавты обязаны бриться, как и «селениты» — при аварийной разгерметизации следует быстренько цеплять кислородную маску, а борода мешает.
Инна что-то оживленно рассказывала своему «селениту», помогая руками, а тот лишь кивал и ласково улыбался.
— Здравствуйте, Рита, — поклонился он, лучась.
— Здравствуйте, Федор Дмитрич!
— Давненько я вас не видел, а вы все такая же, даже краше стали!
— Ну, еще бы! — надула губы Инна. — Она же с Мишей живет…
Девушка прикусила язык, но Рита ничего ей не сказала, хотя ответ так и вертелся за губами, а в следующую минуту всем вниманием подруг завладела совсем иная особь мужеска полу.
— Ой! — расширила глаза Дворская. — Пашка, что ли?
— Н-ну… да, — Федор Дмитриевич слегка подивился этакой фамильярности, — Павел Почтарь, командир корабля…
Но дочь его не слушала. С криком: «Паха!», она ринулась к космонавту. Рита бросила чемодан, и быстренько догнала Инну — короткая шубка в комплекте с уггами не сковывала движений.
— Привет героям космоса!
Рита видала одноклассника мельком в Байконуре, но когда это было! А Инна и вовсе не встречалась с Почтарем со школы.
— Совсем взрослый дядька стал! — восторгалась Дворская, теребя космонавта. — Еле узнала!
Павел смеялся, а когда улыбчивая Рита подставила ему щечку, заробел — не каждый же день целуешь кинозвезд.
— Привет, — Паха справился с собой, и лишь розовые пятна на скулах выдавали остаточное смущение. — Тоже в Берлин?
— Ага! — сверкнула зубками «Лита Сегаль». — Вернее, мне в Потсдам, на киностудию «ДЕФА», но сначала — конгресс.
— И правильно! — преувеличенно бойко поддержал Почтарь, и встрепенулся вдруг. Совершенно ребячья улыбка перекроила его мужественное лицо. — Анечка!
Хорошенькая, большеглазая женщина, выделявшаяся в толпе встречающих, громко ойкнула — и часто-часто зацокала каблучками сапожек, торопясь к Паше. Они встретились посередине зала — озабоченные пассажиры обтекали их, а счастливая чета никак не могла наговориться, целуясь в кратких перерывах.
— Жена? — обернулась Рита к Дворскому.
— А кто же еще? — буркнула Инна.
— Жена, — кивнул Федор Дмитриевич, приобнимая увянувшую дочь. — Они познакомились на лунной базе, полюбили друг друга, и… вот! — он махнул «дипломатом» в сторону абсолютно счастливого мальчугана, утвердившегося на крепких папиных плечах.
— Ну, и правильно! — ободрилась Дворская. — У меня тоже сын есть, и куда выше тебя, лунный коротышка! Ой, пап, совсем забыла тебе рассказать — Васёнок скоро новый паспорт получит, и будет Василием Михайловичем Гариным!
— Молодцы какие! — растрогался «селенит». — Вот это — правильно! Так… — он глянул на электронное табло. — Быстренько на регистрацию! В самолете наговоримся… вылет через час!
Разумеется, Инна столько ждать не могла, и продолжила грузить отца массой информации, прижимаясь на секундочку — и снова продолжая болтать. Папа даже потискать не успевал юркую доченьку.
Рита шагала, отставая от парочки, и улыбалась.
«Всё правильно у нас, всё хорошо… И даже лучше».
Пятница, 1 декабря. Позднее утро
Берлин, площадь Маркса и Энгельса
Роскошный Дворец Республики, хоть и считался правительственным, но был открыт для всех. Его воздвигли на острове Шпрееинзель, на том самом месте, где раньше стояла помпезная и безвкусная резиденция Гогенцоллернов.
А теперь, сидя в одном из «дворцовых» ресторанов, можно было вволю любоваться видом Берлина — за огромной стеклянной стеной красовалась знаменитая телебашня с сегментированным стальным шаром, смахивавшим на те, что крутятся под потолком на дискотеках…
— Ритка, мы здесь! — завопила Инна на весь зал, привставая, маша рукой и сбивая с мысли.
Гарина бочком прошла вдоль ряда, дежурно улыбаясь мужчинам, галантно встававшим, чтобы пропустить красотку. Ее узнавали, ее обожали, бывало, что и раздевали взглядом, но Рита давно уж свыклась с публичной участью.
Она гибко присела на свое место, по правую руку от Федора Дмитриевича, и удивилась:
— А вы почему не в президиуме?
— Бур Бурыч вызовет! — ухмыльнулся Дворский.
— Бур Бурыч? Как это?
Отец Инны тихонько рассмеялся.
— Ну, во-первых, профессор Кудряшов с рожденья — Борис Борисыч, а во-вторых, он лучший бурильщик в мире! Это Бур Бурыч пробился к подледному озеру Восток…
— И не он, — ревниво вступила Инна, — а вы с ним!
— Мы с ним, — мирно улыбнулся Дворский. — А, вообще, интереснейший человек! Человечище! Сам себя он идентифицирует, как «инженера с гуманитарными корнями». И это правда — его мать была учительницей в школе, преподавала литературу, а отец служил в ленинградском Драмтеатре — это, который на Литейном. Борис Сергеевич прославился тем, что сыграл в фильме «Золушка» главную роль в своей жизни — толстого кучера-крысу! Помните такого?
— С детства! — рассмеялась Инна.
— И вот, какая эволюция, — по-доброму усмехнулся Федор Дмитриевич, — сын кучера-крысы обессмертил себя дважды! Один раз — скважиной к субглетчерному озеру, а теперь объявит на весь мир об открытии первого внеземного месторождения актиноидов… Мы его назвали «Урановая Голконда», как у Стругацких в «Стране багровых туч».
— Я читала! — дисциплинированно подняла руку Инна, и хихикнула в ладонь. — Подумала сейчас, что Пашка похож на Алексея Быкова!
— Тогда Бур Бурыч — вылитый Краюхин! — Рита кивнула на сцену, где, в манере любимца публики, раскланивался Кудряшов.
Они вместе летели в Берлин, и узнали кучу интереснейших вещей еще вчера. По сути, Инна находилась на конгрессе лишь для того, чтобы разделить заслуженный триумф со своим папой. На пару с Ритой.
Аплодисменты разошлись волнами, загуляли между высоченных стен, а на огромных телеэкранах, фланкировавших сцену, простерлись лунные просторы, выжженные нещадным Солнцем.
…Под кинжальными лучами катится «поезд» из луноходов, грузно покачивая буровой вышкой. А вот трое космонавтов, двигаясь припрыжкой, несут на вытянутых руках драгоценные керны.
…Видео с «элкашки» — база «Звезда» выросла вчетверо. Тридцать два цилиндрических блока завязаны галереями переходников — новенькие модули, сверкающие на свету, трудолюбиво засыпают реголитом. И это уже не только база, а еще и международная фабрика по добыче и переработке трансуранитового сырья в системе «Интеркосмоса» — вон ее пологие купола и белые параллелепипеды.
…Вид сверху — узкое черное жерло шахты, перекрытое блестящим каркасом подъемника. Шатко переваливаясь, отъезжает пятиосный грузовик, тут же подставляет кузов следующий вездеход, и угловатый экскаватор-универсал, блестя сочленениями и гигантским, невозможным на Земле ковшом, грузит «вскрышу», серую и черную — древнюю лаву.
…Смена кадра. Встрепанный Кудряшов в своем «кабинете» — маленькой низкой комнатке без окон, со стенами из гофрированной пластмассы.
…Наплыв. Веселые молодые ребята в кают-компании, или как этот отсек называется…
Рита ощупью, не отрывая глаз от экрана, нацепила легкие наушники — монотонно зазвучал перевод на русский.
— Федор Дмитриевич, а это очень опасно — трансураниты добывать?
— Как говорит Бур Бурыч, — усмехнулся Дворский, — «Можно, если осторожно». Работаем вахтами по два месяца, в двенадцать смен. То есть, отработал два часа — сменяешься. Дезактивация… Тишина… Борщик или супчик «фо»…
К микрофону у трибуны подошел президент Академии наук ГДР Герман Кларе, и в громадном объеме конгресс-холла загуляло:
— Wir laden Genosse Fjodor Dvorsky auf die Bühne ein!
— Папочка, папочка! — затормошила Инна «геноссе Дворского». — Тебя!
