Ант Скаладинс - ПАРИКМАХЕРСКИЕ РЕБЯТА. Сборник остросюжетной фантастики

— Вы не сделаете этого.

— Сам, — сказал я и посмотрел на него. Он не выдержал моего взгляда.

Не отвечал. На лице его выступили крупные капли пота.

Неизвестно, сколько бы продолжалась пауза, но в небе появился еще один представительский аэролет, он спустился рядом с грузовиком, дверь открылась, и с подножки спрыгнул средних лет мужчина в помятых брюках и в простой рубашке с короткими рукавами.

— Джеффри Корнер, ваш предшественник! — вымолвил старик с величайшей почтительностью в голосе.

Мужчина взбежал по трапу в кузов, легкой походкой подошел ко мне и обнял меня за плечи.

— Не обижай их, малыш, — сказал он, — они неплохие ребята.

Он рассмеялся и бросил старику: — Милон, вы хоть видите, на чем стоите?

Старичок посмотрел под Ноги и стал мучительно краснеть.

— Пойдем, малыш.

Мы сошли на землю, и мужчина сказал: — Я рад, что появился ты. Еще один нормальный человек в огромном сумасшедшем мире. Мы долго ждали тебя. Я рад!

Почему-то я сразу поверил ему. Но понял: пока я не осуществлю задуманного, мне нельзя быть до конца откровенным… И я не смогу быть полностью свободным.

— Посмотри, — сказал он, — какое прекрасное утро!

Я взглянул на него, пытаясь понять, станет ли он мне другом?

В стороне почтительно шел старик, так и не вытерев ботинка. Свиньи разбрелись по обочинам, одна нашла лужу, улеглась в ней, излучая довольство. Впереди виднелась огромная пробка из машин.

Я был слегка оглоушен происшедшим, но уже приходил в себя. Я чувствовал в себе силы перевернуть мир. Меня ничто не могло остановить!

Да, утро действительно было прекрасным.

Геннадий ПРАШКЕВИЧ

АГЕНТ АЛЕХИН

Ты спрашиваешь, откуда стартуют ядерные бомбардировщики, приятель? Они стартуют из твоего сердца.

Опять старая история. Когда выстроишь дом, то замечаешь, что научился кое-чему.

I

— Теперь возьмешь?

— И теперь не возьму, — Алехин еле отмахивался. — Козлы! Вообще не беру чужого.

— Чего врешь-то? — наседал на Алехина маленький, глаза раскосые, с подбабахом. Длинные волосы неряшливо разлетались по его кожаным плечам. По плечам кожаной куртки, понятно. — Недавно червонец нашел на дороге? Подобрал. Твой был червонец? — и оглядывался на длинного, смуглого, назвавшегося Заратустрой Намагановым. На голове Заратустры блином сидела гигантская мохнатая кепка. В переговоры он не вступал, как и третий. Тот вообще был как Вий — чугунный, плотный, плечистый. Нос перебит, крив, на плечах потасканная телогрейка. Это летом-то! Видно, и у него вертелись не все колесики.

— Ну, будешь брать?

— Не буду.

— Не за так, за деньги берешь.

— А я и за так не возьму, — отмахивался Алехин от длинноволосого.

Конечно, он мог бы что-то приврать, обвести этих козлов, но Вера его твердо предупредила: еще раз соврешь, больше никогда не увидимся.

Чуть ли не месяц назад предупредила, дала испытательный срок и строго его выдерживала, близко Алехина не подпускала к себе. Срываться изза этих… Козлы! Вот соврешь, волны далеко пойдут. Известно, бросил в дружеской беседе, служил, мол, на флоте, завтра докатится: вражеские субмарины топил. Заметишь ненароком: домик под снос, а не сносят, гады, завтра докатится: Алехин Президента страны забросал телеграммами. Возьмешь с приятелем небольшой вес, на работе мгновенно: запил Алехин, запил по-черному. Не хотел он врать, информация до нужных ушей всегда доходит неадекватная.

С Верой как хорошо складывалось поначалу. Как увидел в приемной у Первого, в тот же день позвонил из автомата. Он таких раньше не встречал. Лицо овальное, гладкое, волосы волнистые, глаза лесные, зеленые. И Вера его отметила, выделила из толпы. Он понимал, у него домик частный, деревянный, на снос, но зато в центре города, с садиком в три дерева, перспективный. Алехин Веру за руку брал, издали показывал свой домик. «Ой, я его каждый день из окна вижу!» Вера жила в девятиэтажке напротив. Он смутился. Домик посреди пустыря, деревянный туалет как на ладони, значит, она и его каждый день видит? Сказал: давай зайдем, у меня кофе есть. Маулийский. Насчет маулийского он приврал, не знал даже, есть ли такая страна, но Вера все равно не пошла к нему — из всех окон видно.

И не врал он Вере. Начал рассказывать: вот я, агент, а она его перебила. Ладошку прижала к его губам: что ты, что ты, Алехин! Не надо говорить! Я же понимаю! Сама видела, как смело ты к Первому шел!

Черт знает что она там себе придумала. А он не врал, совсем не хотел врать, не видел ничего плохого в своей работе. Агент Госстраха. Неплохо зарабатывает. Интересные клиенты. Один математик Н. чего стоит. А Вера как узнала — Госстрах — в слезы. Я думала, ты правда агент. Я тебя жалела, а ты мне врал!

Срок дала. Испытательный. Вот месяц веди себя правдиво, Алехин, сам увидишь, какой интересной станет жизнь.

А что интересного? Не приврешь, не проживешь. Он иногда звонил: Вера, я последний романтик. Она откликалась: ты самый последний враль. Одно одобряла: Алехин читал серьезную литературу. Вера считала, все эти Стругацкие да Прашкевичи, Штерны да Пикули, они до добра не приведут. Увидела у него однажды книжку, он ее к букинистам нес.

Это что? Пришвин? Какой молодец, Алехин. Пришвин правдиво пишет.

А в книжке, он заглядывал, про зайчиков, как снег падает с ветки, какие 183 ветры где дуют и прочая дребедень. Но книжку после того разговора сдавать не стал. Иногда говорил: я вот читал у Пришвина… Вера радовалась.

Дала срок. Испытательный.

Насчет совсем уж правдиво жить, это он сразу знал — идеализация.

Нельзя не приврать, хотя бы для красоты. К тому же сразу пошла непруха. Потерял кошелек с зарплатой. Пикетчики с пустыря (там часто проводились митинги) чуть не сломали его деревянный туалет. Потом в садик на три его дерева опустился НЛО. Сержант Светлаев, милиционер, сам его видел. Большой серебрящийся шар, лучи пускает, движется как хочет — ночью медленно сел на деревья Алехина и серебрился чуть ли не пятнадцать минут. Но милицейский патруль, вызванный Светлаевым, запоздал — НЛО спугнули какие-то полуночники.

Сам Алехин ничего такого не видел, спал. Ему летом страшно надоели митинги. Соберутся на пустыре человек триста и давай орать в мегафоны. Один: как жить без памяти? Другой: лучше склероз, чем такая память! Один: долой Катунскую ГЭС! Четвертый: наш генофонд нуждается в восстановлении!

Про генофонд говорил маленький, рыжий, злой. Видно, сам до времени раскидал свой генофонд по всей популяции, теперь тревожится, требует: освободим угнетенных женщин, вернем наших женщин к домашнему очагу! Алехин ярко представлял себе гигантский очаг, дровишки трещат, вокруг освобожденные женщины, Вера в халатике… И входит этот маленький, рыжий…