Владимир Венгловский - Яблони на Марсе (сборник)

— И кстати?

— Ты же еще помнишь, как водить краулер?

Он щурится, качает вихрастой головой, сминает пивную банку гармошкой. Встает с кресла:

— Герань… готовность два!

— Форсаж! — улыбаюсь я, ударяя со штурманом кулаком о кулак.

— Я люблю тебя, — сказал Матвей.

Отстранившись от микроскопа, я поправила защитные очки.

Очки были желтые и добавляли всему, что видишь, какое-то радостное, солнечное настроение. Но с тем выражением, которое было на лице у Матвея, не под силу было справиться даже моим волшебным желтым очкам. На лице его, помимо всегдашней мрачности, теперь читалось отчаяние, совершенная безысходность, предельная печаль…

— Извини, что?

Зря переспросила. До меня-то смысл сказанного уже дошел. А вот на Матвея теперь стало страшно смотреть:

— Давно хотел сказать… И вот… Я подумал, что…

Он скомкал окончание фразы, сделал неопределенный жест рукой, указывая в сторону панорамного окна станции.

За окном падал снег. Ну да, конечно…

Снег шел всю неделю. Первый снег планеты. Знак грядущих перемен. Самое время делать решительные поступки. Закрывать гештальты.

Я не знала, что ответить. Расправила несуществующую складку на рукаве белого рабочего комбинезона.

Матвей мое молчание понял по-своему:

— Извини, что отвлек… Просто, мне было важно, чтобы ты знала. Если ты когда-нибудь… Я буду всегда… Словом… Извини, Инна.

Окончательно смутившись, он вышел. Аккуратно задвинул за собой переборку.

На рабочем столе, между стеллажами с пробирками, остались принесенные им цветы.

Мне не дарили цветов со времен защиты диплома.

Здесь им просто неоткуда было взяться.

Те, о которых слагали песни поэты. Те, чей аромат смешивался с дыханием любовников. Те, в ком прячет румянец волнения счастливая невеста. Те, что погожим весенним днем пестреют в женских волосах и на ровных линиях бульваров. Как и сто, и двести лет назад. Единый символ для беды и радости. Купающийся в золотой заре утра на открытом лугу и драпирующий траурный креп. Символ тления и скоротечности жизни. Символ бессмертия и нерушимых уз, связывающих сердца.

Я и не знала, что на Марсе есть цветы.

Матвей отвечал за оранжерею. Это было его царство — душное, пряно пахнущее, наполненное тихим жужжанием аппаратуры. Рукотворные джунгли — чередование полной влажного шепота листьев полутьмы и яркого света люминесцентных ламп.

У меня было свое царство — рассредоточенное в стерильной белизне лаборатории, запечатанное в капсулы и контейнеры. Поданные требовали внимания и заботы. Им не было никакого дела до смятения моих чувств. Им было неведомо само понятие «чувства».

Интересно, знакомо ли оно Матвеевым цветам?

Я вернулась к микроскопу.

За обедом я решила поговорить с Агнией, Кейтлин и Беллой. Никогда не любила слушать советов, а еще больше — советовать самой. Но теперь мне определенно нужен был совет.

У девочек, оказывается, были свои новости:

— Твой приезжает, Шилова! — засверкала зеленющими глазами Агния. — Совершенно точно! Антон звонил полчаса назад. Повезет сначала к Шубину, потом к Харту, а затем сюда, на Элизий. Он снимает какую-то документалку, будет освещать продвижение терраформинга. Антошка у него вроде гида.

— Предупредить бы туриста, чтоб пристегнулся, — вставила ехидная Кейтлин.

Агния показала ей язык.

— До сих пор вспоминаю нашу поездку за фильтрами, — кивнула Кейтлин. — Антон классный! Вот только порой забывает, что теперь у него в распоряжении краулер с живыми пассажирами, а не истребитель с боеголовками. Особенно на спусках.

— За что и люблю, — подытожила Агния.

— Везет же! — зажмурилась Белла. — У Агнии — военный, летчик! У Кейтлин — селекционер! Ученый! А теперь вот и к Инке едет… И кто!! Звезда визора! Мне бы вот тоже найти…

— А ты нарисуй Саймону «валентинку»… Еще одну.

— Ему только его «макаки» интересны.

Я отставила чашку с какао. Побарабанила пальцами по краю стола.

Белла продолжала, ее понесло:

— Сам Кирилл Гуляев на нашей станции! Первый канал!! С ума сойти! Девчонки, мы все прославимся и станем ужасно популярными!

— Он едет снимать не нас, — сказала я. — Он едет снимать снег.

Повисла гнетущая пауза. Все думали о том, что долгожданный климатический сдвиг предвещает скорый переезд. А ведь мы почти привыкли к нашему «Элизию четвертому», притулившемуся на краю кратера, присыпанного красной пылью, искрящегося ледниками, имя которому заменял шестизначный номер. Между собой мы называли его «сахарница».

Мы уже начали чувствовать себя здесь как дома.

— Лучше бы Антон привез нам Редклиффа, — хмыкнула ехидная Кейтлин.

— У тебя слабость к старичкам, — мстительно заметила Агния.

— Я выросла на его фильмах! — возмутилась Кейтлин. — И, кстати, он, если верить визору, в неплохой форме.

— А я вот себе никогда не нравлюсь на записи, — сокрушенно сказала Белла. — Какая-то я не киногеничная.

Видимо, мне все-таки не удалось справиться с лицом. Белла погасила улыбку. Кейтлин озабоченно нахмурилась. Агния спросила:

— Подружка, ты чего? Ты ж сама нам о нем столько рассказывала… Про все его артхаусные шедевры. Сама я не сказать, чтоб фанатка, но в твоем пересказе это выглядело довольно эффектно… И вот сказочный принц сам мчится к тебе…

— На белом краулере!

— Управляемом летчиком-истребителем!!

— Ох, девочки, — только и смогла сказать я в ответ.

Я передумала просить совета.

За панорамным окном падали снежинки. Первый этап терраформирования.

Я смотрела в микроскоп.

На станции «Элизий-четыре» все заняты важным делом.

Найар, Кейтлин и Саймон отвечают за функционирование внутренних систем и связь, руководят стальной армией киберов — «макак».

Джонни-Джей и Парсонс следят за аккумуляторами и электропитанием станции, занимаются реактором и солнечными батареями.

Я, Агния, Матвей и Белла составляем прогнозы погоды, пытаемся сладить со вздорным характером планеты, насылающей на нас то магнитную, то песчаную бурю. Исследуем добытые «макаками» образцы. Ходим на поверхность в громоздких скафандрах.

Куча дел. Большая ответственность.

Наша задача — превратить Марс в новый дом человечества. Сделать его нашим другом.

В этом деле у нас были помощники. Я смотрела в микроскоп на одного из них.

Изящный темный завиток, тонкий нитяной изгиб на светлом фоне.