Михаил Белозеров - Железные паруса

— Борьба с порочными мыслями?! — обиделась она еще больше, надувая губы. — С порочными, да?

Ее безупречно вылепленное лицо, с твердыми скулами и маленьким пунцовым ротиком источало профессиональную страсть. Даже запах был особым.

— Да брось ты, — сказал Он, — какое мне дело…

Он действовал по тем, старым законам, которые еще помнил, — оказалось, что ничего не изменилось. Он едва не сообщил ей об этом.

— Послушай, — произнес Он и удивился собственному голосу — впервые за много лет Он говорил с женщиной, — я, правда, оттуда.

— Ладно, — весело согласилась она, — трави басни. Там, поди, и воздуха нет.

И глядя на его недоуменное лицо, пояснила:

— Старая марсианская шутка. Ну, идем что ли?

— Идем, — согласился Он, здраво полагая, что здесь оставаться опасно.

***

На путях торговали гормональными рецепторами. Надписи, к которым они с Африканцем еще не совсем привыкли, мерцали прямо в воздухе: "Непревзойденный Баян-50!", "Натуральные органы — стопроцентная гарантия!" и «ФГН» — последняя формула гормона насыщения!" Потом, натыкаясь на стены, возникали уже за спиной или сбоку, вещая вкрадчивым голосом: "Все земное самое, самое, самое…!" И: "Третий туннель, поворот направо — принимает шмагель".

Она сказала, не оглядываясь и соблазнительно выставляя голую ногу в туфельке:

— Я живу здесь…

Они свернули в какую-то пещеру, над которой сверкало и переливалось дугой: "Отель Манерон". В бесконечно длинном коридоре интимно горели тусклые фонари, и ему на мгновение показалось, что над головой просто темное-темное небо. Но вентиляция не работала, и пахло подземельем.

Он хотел ее обнять. Ему было плевать на ее гипертрихоз ногтей и вид первосортной шлюхи. Она скользнула в нишу, и они очутились в странной комнате: в центре ее колыхалась бескрайняя плоскость, принятая им за кровать, стены беспрестанно менялись, как мозаика, а потолок представлял собой голубым небом. Впрочем, в следующий момент все заполнилось какими-то сумерками, в которых кто-то целовался, а на темнеющем небосклоне приближалась ночь в романтическом исполнении — пора любви.

Она уже щебетала откуда-то:

— Что у тебя, металл?.. Он нынче в моде… Знаешь, ты за него можешь получить все, что пожелаешь. И не только…

— Металл? — переспросил Он, растерянно оглядываясь.

Африканец, бесконечно грустя, лежал на полу.

— Ну, чем ты будешь расплачиваться?.. — деловито спросила она, высовываясь, как Он понял, — из ванной.

— А… ну да, — спохватился Он.

Голос его прозвучал вовсе неуверенно.

— Тебе что нравится?

Она вышла обнаженной: это была не женщина и не мужчина. "Я поняла, что на свете существуют три категории: мужчина, женщина и я", — вспомнил Он чье-то безумное изречение.

— Может быть, так? — откуда-то из пространства, как из комода, «она» ловко выхватила и приложила, — такие тебе нравятся? Нет? Могу сделать маленькие, висячие и пышные бедра… Что тебя возбуждает? Может быть, биторакс? — Смешно выпучила глаза. Это была шутка имперсонатора. Впрочем, Он не был уверен.

К нему вернулся голос:

— Я не ожидал… — выдавил Он из себя.

«Она» обрадовалась:

— Будь паинькой…

Ее таинственные черты вдруг потеряли привлекательность. Он с удивлением смотрел на безупречно-лаковое лицо, все совершенство которого сводилось к карибским скулам, идеально вырезанным губам и бархатной коже. Вмиг они сделались признаками бесполого существа — настоящего гендера.

— А… понимаю, — деловито оценила "она", — ты любишь импровизацию. Минуту…

«Она» скрылась в том, что Он назвал "туалетной комнатой". Наверное, там у нее склад запчастей, решил Он, брезгливо отряхиваясь, как пес. Африканец сразу все понял. Прыжком очутился у выхода и оглянулся на хозяина. Осталось только протянуть руку, чтобы взять карабин. «Она» все еще щебетала: "Эти хороши, эти хорош-и-и…" И толкнуть дверь, — за ней стоял человек, точнее, «синий» в шубе цвета «зеленки», яркий, как флуоресцентная наклейка.

— Ты должен мне за Молли, — сообщил так он быстро, что изо рта полетела слюна, — деньги или металл, мне все равно. Если у тебя ничего нет, отдашь указательный палец правой руки. Понял!?

— Ты тоже ненастоящий? — спросил Он.

Он словно очнулся. Словно только что понял, куда попал. Им овладело холодное любопытство: неужели эти люди носители Великой Тайны? В том смысле, в котором Он представлял это понятие.

В следующее мгновение «синий» перешел на плохой английский. С минуту жестикулировал перед его носом и упивался своей безнаказанностью. Из потока слов Он уловил: "Это тебе не какая-нибудь трибада, мать твою!" и хорошо понял одно слово — «snowball» — «снежок».

Он схватил его за грудки, так что шуба затрещала, притянул к себе, а правая рука, словно сама, словно только и хотела этого — услужливо и вовремя потянулась, и Он ткнул «синего» стволом в подбородок

— Послушай ты, бывшей негр, или как там тебя, мне плевать, что ты здесь наговорил, но я просто из интереса вышибу тебе мозги, чтобы посмотреть, может быть, они у тебя силиконовые?

— Это не по правилам, — заявил «синий». — Это покушение на чужой бизнес.

Ствол у горла волновал его, не больше, чем холодный кусок металла. Он не понимал, что такое ружье.

— Мальчики… не надо ссориться…

Две руки обняли за талию. От неожиданности и брезгливости Он отпустил его.

— Трик, ты не прав… — произнесла «она», затягивая обоих в комнату.

Теперь на ней был прежний рабочий наряд из кожи и побрякушек. Грудь, слава богу, «она» оставила прежнюю — моно и умеренно-пышную.

— Это я не прав?!

Трик явно принадлежал к неуравновешенной части населения — рэшмэн. Его волосы, закрученные в стрин-шнуры, мелькали, как лопасти пропеллера. Распаляя себя, он продолжал яростно жестикулировать синими разнокалиберными пальцами. Белые полоски на них были не первой свежести.

Он застыл в дверях, прислушиваясь к спору.

— Это я не прав! — кричал Трик, — Я, который бесплатно тащил тебя через три галактики!

— Ты всего лишь безмозглая жертва генетического эксперимента! — провозгласила Молли.

Как у большинства женщин в таких ситуациях, ее лицо осталось вызывающе-невозмутимым, но только не язык.

— Что?! — закричал Трик. — Мать твою!!!

На это раз он, не переходя в рукопашную, многократно употребил два слова: «cocksucker» и «motherfucker».

«Она» не уступала ему ни в ярости, ни в темпераменте:

— Иди умойся, от тебя разит!

И:

— Ты сам грязный хаслер!

И:

— Что б ты скис, паразит несусветный!