Азамат Козаев - Имяхранитель

– Кто тебе рассказал о нас, обломок? Сонька?

– Сам догадался, – ответил Иван. – Тут и колон бы сообразил, откуда ветер дует, увидев, как ты на этих девок попер. А тем более – услышав, какими словами они огрызаются. Выходит, я прав. У вас связь, и ты не хочешь, чтобы Феодору у тебя забрали. А она, похоже…

– Да какая, к дьяволу, связь! – мрачно перебил его Александр. – Я для нее вроде котенка. Подразнила, поиграла и прости-прощай. Сейчас вот во дворец собралась.

– А ты ей, значит, горга в комнату. Чтобы товарный вид чуток попортить.

Планид посмотрел на Ивана с недоумением.

– Я? Горга?

– Ну не я же.

– Обломок, да ведь ты, оказывается, дурак, – сказал Александр, развернулся и пошел прочь.

Других происшествий в первую ночь дежурства, можно сказать, не случилось. Разве что назвать происшествием встречу с парой горгов, один из которых успел-таки скрыться, а второй получил перелом позвоночника и был добит подоспевшей Барой. Однако столкновения с горгами давно перестали быть для Ивана чем-то выдающимся. Его диковинный нюх на этих тварей крепнул и усиливался день ото дня (вернее, ночь от ночи). В последнее время имяхранитель при необходимости мог выйти на точку встречи с лунными псами полностью без участия сознания. Его, что называется, «ноги сами вели». Как ни странно, обратным действием этот феномен не обладал: горги по-прежнему воспринимали Ивана, как самого обычного человека, и остерегаться его не научились.

Конечно, для сопровождавшей его Сонюшки появление зверей и последовавшая короткая баталия стали событиями незабываемыми. Уже в первый момент напуганная девчонка напрочь забыла о собственном высокомерии, ухватилась за бок имяхранителя совершенно по-бабьи и завизжала – то ли от страха, то ли от неожиданности. Горги, словно приободренные этим визгом, решили вступить в игру. Ощерились и даже сделали вид, что вот-вот бросятся. А может, и в самом деле намеревались броситься? Иван помедлил несколько секунд, наслаждаясь первобытным ощущением воина и защитника, от мужества которого зависит жизнь его женщины. Потом мягко высвободился из Сонюшкиных объятий, сделал гигантский прыжок с места и угостил более крупную тварь по спине кистенем. На горга точно небеса свалились: он рухнул на брюхо – мягкий, как будто бескостный. Вторая зверюга – кажется, самка – в славнейших традициях стаи немедленно дала деру. Преследовать ее Иван не стал, зная, что той будет сейчас не до продолжения охоты.

Сонюшка опасливо подошла ближе, спросила:

– Ты его убил?

– Пока нет, – ответил Иван. – Только хребет перешиб. Но придется.

– Подожди, – сказала Сонюшка. – Пусть лучше это сделает Бара. Для нее полезно и… и я хочу еще немного на него полюбоваться. Фанес всеблагой, как он красив, правда?

– Возможно, – уклончиво сказал Иван.

– Возможно?! – воскликнула возмущенная его безразличием девушка. – Ну ты и пень, обломок. Он невозможно красив!

Иван аккуратно примкнул гибкую часть кистеня к рукоятке, спрятал оружие в рукав.

– Ручаюсь, если бы ты видела, как эти красавцы расправляются с ноктисами, восторгов у тебя поубавилось бы. Кстати, пока ты им любуешься, он жутко мучается. Может быть, стоит сначала прикончить его, а глазеть после, на чучело?

Сонюшка смерила имяхранителя хмурым взглядом, достала из-под одежды маленький стеклянный свисток и сильно в него дунула. Звука Иван не услышал, только неприятно защекотало где-то под ложечкой.

Бара примчалась мгновенно, точно дожидалась беззвучного вызова где-то поблизости.

– Это опасный хищник, – наставительно сказала ей Сонюшка. – Горг. Запомни его название, вид и запах. Он ранен, но еще жив. Мы, я и Иван, сейчас отойдем. Ты медленно сосчитаешь два раза до десяти и тогда убьешь его. Если когда-нибудь встретишь таких зверей, убивай сразу. Ищи и убивай. Бара, повтори!

Та повторила. Голос у нее был как у всех колонов, тягучий и бесполый. И такая же обычная для безымянных заунывно-восторженная, шепелявая речь.

Когда Иван и Сонюшка уходили, Бара присела над горгом, заинтересованно поводя носом и осторожно, почти ласково прикасаясь к шерсти, ушам, морде животного.

Ровно через двадцать секунд до острого слуха Ивана донесся тошнотворный хруст, выяснять природу которого решительно не было нужды. Курносая девчонка, видимо, тоже что-то услышала, потому что вдруг зажала уши ладонями и ускорила шаг, почти побежала. Иван догнал ее, взял под руку. Сонюшка восприняла это как нечто само собой разумеющееся. Не вырвалась, а напротив, уткнулась лицом ему в плечо и засопела.

Утро они встретили возле самого дальнего, еще не замурованного пролома.

Страстно, до боли в губах, целующимися.

Не иначе как воспоминание о поцелуях направляло Ивана, когда он брел на следующий день в этот отдаленный уголок сада. Брел, потягивая из фляги лимонный сок, разбавленный родниковой водой со льдом, и бросал кусочки вяленого осьминога странному зверю Кусаю. С Кусаем он неожиданно подружился, когда под утро направлялся к себе, проводив Сонюшку.

Горг его знает, что это был за зверь. Он действительно чем-то походил на мангуста, но был значительно крупней и круглее в боках. Над смышлеными крошечными глазками у него имелись белые пятнышки, такое же пятнышко, только покрупнее, обнаружилось у основания сравнительно короткого хвоста, а вообще-то был он кофейно-коричневым, исключая палевое брюхо и подмышки. Двигался Кусай как будто неуклюже, но временами совершал столь стремительные перемещения, что становилось ясно – грузность его лишь мнимая.

Почему он не бросился на Ивана, как обещал Александр, неизвестно. Вместо того, чтобы мстить за попавший в бок камешек, зверь вышел на тропинку, сел по-сурочьи, сложив на животе лапки, и просительно пискнул. Иван живо вспомнил, во что превращаются укушенные этим «мангустом» конечности, и в первый момент напрягся. Однако, видя, что немедленная атака не грозит, опустился на корточки и протянул зверю руку, ласково приговаривая какую-то чепуху про хорошего парня и славного песика. Кусай обнюхал пальцы, потом лизнул ладонь… и с того момента сделался с Иваном неразлучным. Это выяснилось, когда вздремнувший часика четыре имяхранитель вышел из отведенной ему каморки (к слову, все той же, где он провел первые полчаса в храме Цапли – только уже оборудованной кроватью и столом) и обнаружил Кусая у порога. Зверь хрюкнул и приветственно ткнулся носом в ногу Ивана. Умилившийся имяхранитель потрепал его по морде.

Моцион после сна они совершали вместе.

Время от времени зверь куда-то ускользал, а когда возвращался, морда его была испачкана в земле, а челюсти что-то аппетитно пережевывали. Иван, растроганный почти собачьей верностью «мангуста», справился на кухне, чем, за исключением молока, любит угощаться Кусай. Оказалось, что моллюсками, рыбой и вялеными осьминогами. Посчитав, что осьминоги предпочтительнее, Иван выпросил у кухарки целый фунт этого лакомства для Кусая, лимонад и бутерброды с сыром – для себя и отправился подальше от посторонних глаз заниматься ежедневной тренировкой.

Тренировки – растяжки, прыжки, изометрическая гимнастика, акробатика, бег, метание различных снарядов, способных быть смертоносными, и прочее в том же духе он ненавидел, как каторжник ненавидит свои кандалы и норму в каменоломне. Но пропускать, за редким исключением, себе не позволял. Дисциплина в отношении этих обязательных упражнений жила у него где-то глубоко внутри, глубже даже, чем ненависть к ним.

Посчитав, что удалился от жилых корпусов достаточно, Иван сбросил сандалии, поставил их под приметное дерево, сверху аккуратно уложил рубашку и брюки. Придавил стопку одежды флягой и мешочком с осьминогами, по привычке поддернул полосатые купальные панталоны, поправил кистень, закрепленный на предплечье, и предложил Кусаю:

– А теперь догоняй!

После чего зарысил по замечательно выметенной туфовой дорожке.

Удивительно, однако коротконогий и заметно косолапящий зверь ничуть от него не отставал, а временами даже вырывался вперед. Обогнав Ивана, Кусай непременно оборачивался, и имяхранитель мог поклясться, что при этом в глазах у негодника светилось торжество. Так они мчались минут около десяти. Ухоженная дорожка давно закончилась, превратившись в наполовину заросшую травой стежку, когда Ивану показалось, что он слышит удары металла по камню. Он без раздумий переменил направление бега и вскоре оказался возле стены. Теперь стало совершенно ясно, что долбили именно ее. Иван нехорошо ухмыльнулся и побежал вдоль стены, на звук. Еще через минуту-другую выяснилось, кто этим занимался.

– Ты чего творишь, привратник? – спросил Иван все еще прерывистым после бега голосом. – Ошалел?

Александр вздрогнул от неожиданности, очередной его удар, нацеленный на расширение свежего пролома, пришелся вскользь. Брызнули желтые искры, заклубилось облачко пыли. Уже в следующее мгновение Планид оправился, перехватил поудобнее узкую кувалду на длинной ручке, какими орудуют железнодорожные рабочие, вбивая в шпалы костыли, и молча двинулся на имяхранителя. Намерения его были столь очевидны, что их сумел бы распознать даже самый тупой безымянный.