Уолтер Йон Уильямс - «Если», 2002 № 07

Несколько секунд кандидат наук осмысливал эти слова. Он даже сам удивился тому, что они вызвали в душе не что-нибудь, а горькую детскую обиду. Наверное, именно поэтому эмоции, все последние дни сдерживаемые, вырвались наконец наружу, и эколог возопил:

— Да какое вы право имеете меня тут задерживать! Кто вы такой, в конце концов! Что тут вообще происходит?!

Константин Петрович лишь поднял брови.

— Понимаю, — сказал он. — Имеешь право спрашивать. А происходит тут у нас такое… А ну пошли!

Он встал и оказался на две головы выше Михаила Владиславовича. Сделав экологу приглашающий жест, Константин Петрович пошел к двери. Михаил Владиславович, поправив очки, неслышно двинулся позади всех.

Нет, дом был тот же самый, поскольку за дверью кабинета оказался знакомый коридор с банкетками и картинками на стенах, по которому кандидата наук златовласая девица Виктория водила в столовую и на прогулку. Но Константин Петрович избрал иной маршрут. Он свернул в какой-то боковой пролет, потом поднялся по лестнице, прошел через какое-то помещение, где эколог машинально отметил изобилие компьютеров, снова спустился по лестнице и вышел в другой длинный коридор. Эколог едва поспевал за ним, а коротенькому Михаилу Владиславовичу вообще пришлось бежать вприпрыжку.

По обеим сторонам коридора поблескивали стекла, закрытые изнутри тяжелыми портьерами. Под потолком светили плафоны, и в их свете все здесь выглядело совсем не так, как в темноте, но эколог вдруг понял: это тот самый коридор, куда он выбрался ночью.

Константин Петрович уверенно шел вперед. Наконец он остановился, подошел к стене, нажал какую-то кнопку. Шторы по ту сторону стеклянной витрины поползли в разные стороны, открывая столь хорошо знакомую экологу комнату с кроватью под балдахином, тяжелыми напольными часами, сундуком и старинным письменным столом. Комната была не пуста: за столом восседал молодой человек с бородой и длинными редкими волосами, одетый в узкие штаны, белую рубаху с большим отложным воротничком и темный колет.

Человек с увлечением водил гусиным пером по бумаге, но раздвигаемая штора заставила его отвлечься. Увидев за стеклом людей, он приветливо махнул рукой. Константин Петрович и Михаил Владиславович сделали ответные жесты. Эколог же остолбенел.

— Вот он, Уильям Шекспир раннего периода собственной персоной, — молвил Константин Петрович не без удовольствия. — Сам к нам вернулся, добровольно, тебе на счастье! Осознал, слава Господу, что у нас ему лучше, чем в незнакомом мире… Но каков прохвост! В чужом городе, в чужом времени не пропал, обратную дорогу нашел! А вот рассказывать, где был, не хочет. Правда, рано или поздно непременно расскажет. Он парень компанейский, заводной, общительный. Умница, талант. Одно слово, английское Возрождение!

Константин Петрович внимательно оглядел эколога.

— И в самом деле — вылитый Шекспир! Угораздило же тебя, брат, родиться его точной копией.

Он улыбнулся, Михаил Владиславович подобострастно засмеялся, но настроение Константина Петровича, когда он глянул на главного охранника, резко изменилось.

— Ну и государство! — молвил Константин Петрович горько. — Человека хватают, документам не верят — и сразу к нам! А другой человек, пугало огородное, средневековое, хрен знает как одетое, бродит по Москве несколько дней, языка толком не знает, и хоть бы что, ни один патруль внимания не обращает! Сейчас я, Михей, даже не тебя виню, а так… черт знает, что в государстве творится! Хотя и вы, Михаил Владиславович, тоже хороши. Показывает человек документы, чего же не верите?

— Так ведь документы теперь на каждом углу… — начал было Михаил Владиславович, но Константин Петрович махнул рукой. Он нажал на стене какую-то кнопку, и рама-витрина слегка приоткрылась.

— Ну, так и будешь в несознанку играть? — спросил Константин Петрович Шекспира строго, однако на губах у него появилась улыбка.

— Где скрывался, как назад дорогу нашел?

— Прятался, — отозвался вдруг Шекспир с диким акцентом, — из повозки совсем близко вылез, на соседнем перекрестке, место запомнил, телефон продал, стали друзья, потом Курский вокзал был, тоже известное место…

Тут, видно, русских слов ему не хватило, и он перешел на английский, но Константин Петрович, недослушав, добродушно махнул рукой и закрыл раму и штору. Кандидат наук все это время стоял столб столбом, чувствуя на себе озадаченный взгляд Шекспира. Константин Петрович потянул эколога за рукав и ткнул пальцем в табличку рядом со стеклянной витриной.

— А вот это видал?

Машинально эколог прочитал: «Уильям Шекспир, великий английский драматург и поэт. Ранний период — до 1601 года. Родился в 1564 году».

— В раннем периоде молодой Шекспир писал комедии, — вскользь заметил Константин Петрович, явно наслаждаясь произведенным эффектом. — Трагедии он стал писать позже. Вообще-то в творчестве Шекспира было три периода, я интересовался. Да ты, наверное, в курсе, раз кандидат наук.

Эколог с силой тряхнул головой, словно пытаясь вернуть себе способность соображать.

— Так это действительно Шекспир? — спросил он тихо. — Настоящий, из прошлого?

— А то какой же! — весело ответил Константин Петрович. — Самый натуральный. Взят из 1594 года. У нас в «Доме Кукушкина» без обмана.

Он двинулся по коридору дальше. Передвигая ноги, как автомат, эколог поплелся следом. В голове его вместо мыслей крутились только, многократно повторяясь, два слова: «самый натуральный, самый натуральный, натуральный…» Вскоре Константин Петрович остановился и нажатием кнопки открыл шторы сразу на двух витринах.

За одной был пустой просторный зал с царским троном на возвышении. За другой — роскошная спальня. Здесь сидел в кресле Наполеон Бонапарт с книгой на коленях.

— Наполеон взят нами из 1808 года, — прокомментировал Константин Петрович и тут же закрыл шторы. — Ну, теперь-то понял, что тут у нас происходит?

— Нет, — глухо отозвался кандидат наук.

— А потрясение в себе чувствуешь? — заинтересованно спросил Константин Петрович.

— Еще бы! — искренне ответил эколог.

Константин Петрович глянул на Михаила Владиславовича.

— Вот видишь! Пойдет у нас дело, пойдет!

Эколог зажмурил глаза и отвернулся от Наполеона Бонапарта. Потрясение опять вдруг сменилось горькой детской обидой.

— Я… я требую объяснений, — почти выкрикнул он тонким, дрожащим, каким-то чужим голосом.

— Объясню, объясню, — с огромным удовольствием отозвался Константин Петрович. — Самому не терпится объяснить. Горжусь я, честно говоря, этой своей затеей. Скоро ведь всему миру придется объяснять, и мир ахнет. А ты можешь считать себя первым посетителем «Дома Кукушкина». И бесплатно! Больше того, я тебя теперь, пожалуй, даже специальным призом награжу. А что?