Филип Дик - Кукла по имени «Жизнь»

Мори еще немного походил по дому, потом я услышал, как за ним захлопнулась дверь. Дом снова погрузился в тишину. Я снова был один.

Немного погодя я стал опять неторопливо собирать свои вещи.

Мы с Мори пообедали, а потом он повез меня в своем белом «ягуаре» в аэропорт Буаз. Я смотрел в окно на пробегающие мимо улицы, и всякая женщина казалась мне похожей на Прис: всякий раз я думал так, но было совсем по-другому… Мори заметил, что я чем-то поглощен, однако ничего не говорил.

Персонал Бюро психического контроля заказал мне билет на рейс первого класса, новым австралийским реактивным самолетом «С-80». У Бюро, думал я, действительно масса общественных фондов, им есть что тратить… Перелет занял всего лишь полчаса, и вот мы уже приземлились в аэропорту Канзас-Сити. Не было еще и девяти вечера, когда я вышел из самолета, оглядываясь в поисках служащих клиники, которые должны были меня встретить.

У подножия лестницы ко мне подошли нарядно одетые в яркие, светлые плащи в шотландскую клетку, парень с девушкой. Это была моя группа: в Буаз меня предупредили, чтобы я искал людей именно в таких плащах.

— Мистр Роузен, — выжидательно произнес юноша.

— Совершенно верно, — ответил я, направившись через летное поле к зданию аэропорта.

Они шагали по обеим сторонам моей персоны.

— Холодновато сегодня, — сказала девушка. Я подумал, что им нет еще и двадцати: два юных ясноглазика, несомненно, участвуют в работе ФБПК из чистого идеализма и прямо сейчас выполняют свой героический долг. Они шагали бодро и весело, ведя меня к окну выдачи багажа и забавляя болтовней обо всем и ни о чем… Я чувсвовал бы себя раскованно, если бы при свете посадочных огней не заметил уже, что девушка удивительно похожа на Прис…

— Как вас зовут? — спросил я у нее.

— Джули, — сказала она, — а это Ральф.

— Вы… вы не помните больную, она лечилась у вас несколько месяцев назад, девушку из Буаз по имени Прис Фрауен-циммер?

— Извините, — ответила Джули, — мы оба работаем в клинике им. Кэзэнина всего с прошлой недели. — Она указала на своего товарища: — Мы только что, весной вступили в Корпус Охраны Психического Здоровья.

— Вам это нравится? — спросил я, — оправдала ли эта работа ваши ожидания?

— О, она страшно хорошо оплачивается, — с придыханием ответила девушка. — Разве не так, Ральф? — Он кивнул головой. — Мы не уволимся ни за какие блага мира.

— Вы что-нибудь обо мне знаете? — спросил я, пока мы стояли в ожидании тележки с багажом, чтобы забрать мои чемоданы.

— С вами будет работать только доктор Шедд, — сказал Ральф.

— Он классный специалист, — добавила Джули. — Он вам понравится. И он так много делает для людей: ему столько уже удалось вылечить!

Появились мои чемоданы: Ральф схватился за один, я взял другой, и мы направились к выходу из аэровокзала.

— Понравился мне ваш аэропорт, — сказал я, — я никогда еще здесь не был.

— Его закончили только в этом году, — сказал Ральф. — Это первый, который может обслуживать и внутренние, и зарубежные рейсы, и даже космические корабли: прямо отсюда вы смогли бы улететь на Луну.

— Только не я, — возразил я, но Ральф меня не услышал.

Вскоре мы уже летели над крышами Канзас-Сити на вертолете, принадлежащем клинике. В холодном, свежем воздухе под нами сияли бесцельно миллионы огней — бесчисленные скопления и созвездия огней, и совсем даже не созвездия это были, а всего лишь гроздья…

— Не думаете ли вы, — спросил я, — что всякий раз, как кто-нибудь умирает, в Канзас-Сити зажигается новый огонек?

Ральф с Джули улыбнулись моей шутке.

— А известно ли вам обоим, — спросил я снова, — что произошло бы со мной, если бы не было программы принудительного психиатрического лечения? Я бы уже умер. Все это в буквальном смысле спасло мне жизнь.

В ответ они снова улыбнулись.

— Слава Богу, закон Макхестона прошел через Конгресс, — сказал я.

Они оба торжественно кивнули.

— Вы даже не знаете, что это такое, — сказал я, — испытывать кататоническую спешку, эту горячую, не терпящую отлагательства жажду деятельности. Она заводит вас все дальше и дальше, а потом с вами вдруг происходит нервный срыв: вы знаете, что у вас с головой не все в порядке, вы живете в царстве теней. В присутствии своих отца и брата у меня было сношение с девушкой, существовавшей лишь в моем воображении. Я слышал через дверь голоса людей, обсуждавших нас, пока мы этим занимались.

— Вы занимались этим через дверь? — спросил Ральф.

— Он имел в виду, что слышал, как они там, за дверью, комментируют его поступки, — пояснила Джули. — Голоса, дающие оценку всему, что он делал, выражающие неодобрение. — Разве не так, мистер Роузен?

— Да, — согласился я, — и это была мера моей потери способности общаться с окружающим миром, как вы должны были это объяснить. В одно время я мог с легкостью четко выразить это словами. Так было, пока доктор Найси не предложил мне пословицу о перекати-поле, и только тогда я увидел, какая пропасть разверзлась между моим собственным языком и языком моего окружения. И тогда я понял все горести, постигшие меня до этого момента.

— О да, — сказала Джули, — это шестой вопрос в тесте Бенджамена с пословицами.

— Хотел бы я знать, на какой пословице споткнулась Прис много лет назад, — сказал я, — какая из них дала Найси повод отсеять ее.

— Кто такая Прис? — спросила Джули.

— Думаю, — сказал Ральф, — это та самая девушка, с которой у него было половое сношение.

— Вы попали в яблочко, — сказал я ему, — однажды она была здесь, еще до того, как вы оба прибыли сюда. Сейчас она снова в полном порядке: ее выпустили под честное слово. Она — моя Великая Мать, так говорит доктор Найси. Моя жизнь посвящена поклонению Прис, как если бы она была богиней. Я спроецировал ее архетип на Вселенную: я ничего, кроме нее, не вижу, все остальное для меня нереально. Наше с вами путешествие, вы оба, доктор Найси, вся клиника в Канзас-Сити — все это всего лишь тени.

После того, что я сказал, разговор поддерживать, похоже, было уже невозможно. Поэтому остаток пути мы провели в молчании.

Глава 18

На следующее утро, в десять часов, я встретился с доктором Албертом Шеддом в паровой бане клиники им. Кэзэнина. Пациенты развалились в клубах пара нагишом, в то время как персонал расхаживал в синих шортиках — это был, очевидно, символ статуса или форменная одежда, несомненно, чтобы отличить их от нас.

Доктор Шедд приблизился ко мне, вынырнув из белых клубов пара, с дружеской улыбкой на устах: немолодой, ближе к семидесяти, на круглой морщинистой голове торчали клочья волос, словно завитки проволоки. Может быть, благодаря горячему пару, кожа его была розовой и блестела.