Александр Усовский - Книги лжепророков

— Как бы это чего-нибудь поесть в вашем заведении? — Одиссей произнёс это без особой надежды, уже потихоньку смиряясь с мыслью, что завтракать придётся колбасой и кефиром из ближайшего магазина.

К его удивлению, важный дядька расплылся в улыбке.

— Конечно, дорогой! Вчера был юбилей у районного прокурора, еды осталось — море! Конечно, покормим! Заходи!

Одиссей поколебался несколько секунд — насторожили слова "еды осталось" (это что, типа, объедки?) — но затем голод одержал верх над подозрительностью, и он вошёл в кафе.

Тут же к нему подбежала девушка, на вид — лет восемнадцати, и, улыбнувшись, спросила:

— Равиль Александрович сказал, что вы хотели бы позавтракать. Что вам предложить?

Хм…. Если бы ещё он знал, что здесь подают!

— На ваше усмотрение, барышня. Я сутки не ел, сейчас бы барана целиком бы сожрал. Но…. Как бы это помягче…. Этот, на входе, Равиль, сказал, что у вас тут объедки со вчерашнего. Так вот — их, пожалуйста, не надо.

Девушка улыбнулась.

— Вчера был юбилей у прокурора. Заказали на сорок человек закуски, горячее, десерт — а почти никто не ел. Мы даже отбивные не жарили — сейчас стоят в холодильнике. Равиль Александрович велел вам их по полцены предложить. Зажарить их — десять минут. Нести?

— Ну, если это не вчерашнее…

— Нет-нет! Мы и салаты вчера многие не смешивали и тем более не заправляли, и торты простояли в холодильнике.

— Тогда — пару салатиков, три отбивные, пиво, кофе и кусок торта. Сможете?

Девушка молча кивнула, сосредоточенно всё записала в свой блокнотик — и улетела.

Завтрак был царский. Да что там! Завтрак был императорский! Одиссей уже давненько так не ел — пожалуй, со времён тюремной больницы, в мае девяносто девятого. И за всё про всё с него спросили сто двадцать рублей! Он подумал, что, пожалуй, ежели тут так хорошо и дёшево кормят — есть смысл пожить тут денька три.

— Девушка, а какие тут у вас достопримечательности есть?

Официантка нахмурила лобик.

— Эта…. Усыпальница ханов касимовских. Ещё городище…. А вы пройдитесь по городу, он маленький, всё и увидите. А вы проездом у нас?

Одиссей кивнул.

Девица улыбнулась.

— Я так и подумала. Наши местные никто с утра не ходит в кафе — дома кушают. Да и вечером больше пиво и водку — а закусывают слабо. Дома — оно ведь вкуснее, хотя у нас тут повар очень хороший, а всё равно — домашняя кухня это домашняя кухня. А где ваш дом?

Одиссей открыл рот, чтобы ответить — и вдруг понял, что отвечать ему, по сути, нечего. Нет у него дома — но как сказать об этом этой славной девчушке, любопытной, как чуть подросший щенок, сейчас доверчиво глядящей на него? А главное — что ответить на этот вопрос СЕБЕ? Одиссей вздохнул.

— Нет у меня сейчас дома. Старую квартиру продал, новую ещё не купил. Вот решаю, где обосноваться.

— А жена ваша? Вы что ж, с ней не советуетесь?

Одиссей грустно улыбнулся.

— Нет у меня жены.

Официантка всплеснула руками.

— Как же ж так? Такой видный мужчина — и один? Нельзя мужчине быть одному, нехорошо! — Тут в её глазах блеснула озорная искорка: — А вы оставайтесь у нас, здесь, в Касимове! Мы вас на татарочке женим — у нас тут такие хорошенькие есть, просто прелесть! — А затем, чуть подумав, добавила: — Да и у меня сестра младшая не замужем…

Одиссей улыбнулся.

— А сколько ж вашей сестре?

Официантка серьезно так вздохнула — и ответила:

— Много уже. Двадцать один.

— Нет, молодая для меня. Да и…. Соврал я, есть у меня жена. Только очень далеко отсюда…

Официантка погрозила ему пальчиком.

— Вот! Все мужчины одинаковы! Как только из дому — так сразу и неженат! Куда это годится? — А затем, увидев, что завтрак Одиссеем уничтожен подчистую — добавила: — Может, вам что-нибудь ещё принести? Рыбу наш повар может поджарить, судака. Свежий, вчера в Оке поймали!

Одиссей отрицательно покачал головой.

— Рыба — это уже перебор. Вы мне ещё чашечку кофе сделайте, пожалуйста — и тогда я по-настоящему буду счастлив!

Официантка упорхнула.

Одиссей остался один — наедине со своими мыслями.

Да-а-а, что-то он подзадержался в кавалерах…. Нет, пожалуй, по местным достопримечательностям он не ходок. Надо собирать манатки — и чесать в Москву. В конце концов, обещал же Дмитрий Евгеньевич выполнить любое его (в пределах разумного, конечно) желание? Было дело, не далее, как вчера в полночь. А какое у него сейчас главное и единственное желание? Увидеть свет любимых глаз, вдохнуть запах любимых волос, почувствовать на своём плече голову единственной женщины на земле — в конце концов, что сказала эта девушка? Не может мужчина быть один, неправильно это, нехорошо!

Мужчина должен быть рядом со своей женщиной…

Значит, решено. Сегодня же — в Москву, там завершить все процедуры, связанные с его новой ипостасью, и — сдать документы для получения германской визы. Можно, конечно, и без этой ерунды, на пересылке в Гёдёллё он встречал человека, трижды без всяких виз переходившего польско-германскую границу в глухом заповедном углу, в польском аппендиксе у Градека-над-Нисой (и севшего, кстати, совсем не за это) — но рисковать мы не станем. Его женщина ждёт его у окна вовсе не для того, чтобы встретить его воровски, тайно, ночью. Нет! Он приедет к ней на закате дня, когда на часах будет шесть — приедет, чтобы забрать домой, забрать вместе с сыном, забрать — НАВСЕГДА.

Потому что не может и не должен мужчина быть один — когда где-то в дальней стороне ждёт его у окна любимая женщина…

— Вениамин Аркадьевич? — К выходящему из "Перекрестка" на Пролетарской элегантному мужчине лет сорока, демонстративно, но и не без некоторого изящества, выключившего сигнализацию розового "гелендвагена", запаркованного рядом с входом в супермаркет — подошли трое неброско одетых, хмурых мужчин, один из которых незаметно, но крепко взял его за локоть.

— Я. В чём дело, господа? Чем обязан? — голос изящного денди дрогнул, и вместо внушительного баритона окружившие его хмурые мужчины услышали фальшивящий визгливый дискант.

— Ваша машинка? — Не обращая внимания на его вопрос, спросил один из хмурых, кивнув на розовый джип.

— Моя. А в чём, собственно дело? Я что, правила нарушил?

— Садись. Поговорим внутри.

Элегантного денди почти силой впихнули на заднее сиденье "гелендвагена"; один из хмурых сел за руль, второй — на пассажирское сиденье справа от водителя, третий сел сзади, крепко зажав своей клешней локоть элегантного господина.

— Господа, это произвол? Что вы себе позволяете! Вы знаете, кто я? У вас будут серьезнейшие неприятности! — изящный хозяин авто попытался взять инициативу в свои руки — что ему не удалось. Сидящий на водительском кресле мужчина бросил: