Филип Фармер - В свои разрушенные тела вернитесь

Подобное возникновение языков-жаргонов было широко распространенным явлением на берегах Реки. Бартон подумал, что если этики намеревались записать все человеческие языки, то им нужно спешить; старые языки отмирали или, вернее, видоизменялись. Но судя по всему, что было ему известно, Они уже завершили эту работу.

Тем временем по вечерам, когда ему удавалось побыть одному, он курил сигары, столь щедро поставляемые чашами, и пытался проанализировать ситуацию. Кому верить: этикам или Отступнику, Таинственному Незнакомцу? Или все они лгали?

Зачем Таинственному Незнакомцу было нужно, чтобы Бартон вставлял палки в колеса космической машинерии? Что мог он — обычный человек, заброшенный в эту долину, столь ограниченный собственным невежеством, — сделать, чтобы помочь этому Иуде?

Ясно было одно. Если бы Бартон не был нужен Незнакомцу, то тот не беспокоился бы о нем. Он хотел, чтобы Бартон попал в Башню у северного полюса планеты!!!

— Но зачем???

Две недели понадобилось Бартону, чтобы сделать предположение о единственно возможной причине.

Незнакомец сказал, что он, подобно другим этикам, не в состоянии сам отнять человеческую жизнь. Но у него не возникало угрызений совести, когда это делал кто-нибудь другой — доказательство тому яд, переданный Бартону. Поэтому, если ему нужно, чтобы Бартон оказался в Башне, то только для того, чтобы Бартон убивал за него! Он выпустил тигра на своих соплеменников — он открыл окно для наемного убийцы!

Но убийца может потребовать платы! Что тогда Незнакомец предложит ему?

Бартон глубоко затянулся сигарой, выдохнул дым и сделал большой глоток доброго виски. Незнакомец пытается использовать его. Но пусть остерегается. Бартон также воспользуется Незнакомцем.

К исходу трех месяцев Бартон решил, что раздумий с него достаточно. Настало время уходить.

В этот момент он купался в Реке и, повинуясь какому-то импульсу, поплыл к ее середине. Он нырнул как можно глубже, чтобы воля его тела к жизни, которую невозможно было подавить, не смогла вынести его на поверхность и заставить вдохнуть драгоценный воздух. Нет, он не позволит этого! Рыбы — пожиратели падали — съедят его тело, а кости упадут в ил на дно Реки. Итак, чем глубже, тем лучше! Он не хотел, чтобы его тело попало в руки этиков. Если то, о чем говорил Незнакомец, правда, Они возможно, сумели бы извлечь из его мозга все, что он видел и слышал, если только его тело попадет к ним в руки до того, как будут разрушены клетки мозга.

В течение последующих семи лет, судя по всему, ему удавалось скрываться от этиков. Если Отступник и знал, где он находится, то не показывал вида. Бартон был почти уверен в том, что никто не знает этого. Он и сам не знал своего местонахождения, насколько далеко или насколько близко он находится от Башни. Но он не переставал идти, идти, идти. Он непрерывно был в движении. Однажды он вдруг осознал, что, должно быть, установил в некотором роде рекорд. Смерть стала его второй натурой. Если подсчеты были верны, то он совершил 777 рейсов на Экспрессе Смерти.

28

Временами Бартон представлялся себе планетарным кузнечиком, который сам прыгает во мрак смерти, приземляется, щиплет немного травки, одним глазком поглядывая, не появится ли внезапно тень хищного сорокапута — этиков. На этом обширном лугу человечества он повидал много разных травинок. Чуть-чуть попробует и — снова в путь.

Но иногда он представлял себя неводом, который то тут, то там выхватывает образцы в обширном человеческом море. Ему досталось несколько крупных рыбин и множество сардинок, но и у мелкой рыбешки можно было научиться не меньшему, чем у крупной.

Ему, однако, не нравилась аналогия с сетью, поскольку это наводило на мысль, что существует намного большая сеть, заброшенная на него самого.

Но какими бы сравнениями и аналогиями ни пользоваться, он был человеком, ставшим притчей во языцех. Причем настолько, что сам несколько раз сталкивался с легендой о Бартоне-цыгане или, в англоязычных местностях, о Скитальце-Бартоне, в других — о Скачущем Лазаре. Это немного тревожило его, поскольку этики могли нащупать ключ к методу, с помощью которого он избегал ловушек, и принять соответствующие меры, чтобы изловить его. Или Они могли догадаться о его конечной цели и поставить охрану вблизи верховьев Реки.

К исходу седьмого года после множества наблюдений за видимыми днем звездами и обобщения тысяч бесед он смог нарисовать картину русла Реки.

Это была не река в привычном смысле этого слова. Это была змея с головой у северного полюса, телом, обвивающим тысячью колец всю планету, причем хвост этой змеи находился у нее во рту. Говоря простыми словами, Река вытекала из северного полярного моря, меридиональными зигзагами прокладывала себе путь по одному из полушарий, делала круг вокруг южного полюса и затем так же зигзагообразно устремлялась опять к северному полюсу, пока снова не впадала в полярное море.

И если верить одному из гигантопитеков, заявлявшему, что он видел Туманную Башню, то Башня вздымалась из покрытого туманом северного ледяного моря.

Сам Бартон лично не слышал этого рассказа. Но он видел этих первобытных псевдолюдей возле начала Реки при первом «прыжке». Казалось вполне допустимым, что кто-то из них действительно пересек горы и подобрался достаточно близко, чтобы увидеть это полярное море. А где прошел один человек, там непременно сможет пройти и другой!

Но как эта Река течет вверх?

Течение, казалось, оставалась постоянным даже там, где ему полагалось бы замедлиться или вовсе остановиться. Из этого Бартон сделал вывод о существовании ограниченных гравитационных полей, которые побуждали устремляться вверх могучий поток, пока он не достигал места, где начинало преобладать естественное тяготение. Где-то, скорее всего, под самой Рекой, находились устройства, обеспечивающие этот эффект. Их поля должны быть сильно локализованы, поскольку люди не замечают отличия силы тяжести в этих областях от силы тяжести в других местах.

Вопросов было слишком много. Он должен и дальше идти по этому пути, пока не попадет туда, где есть Кому на них ответить.

Через семь лет после первой смерти он наконец достиг желанной местности.

Это был семьсот семьдесят седьмой «прыжок». Он верил, что «семь» было его счастливым числом. Бартон, несмотря на насмешки своих друзей из двадцатого столетия, незыблемо верил большинству суеверий, которые он приобрел еще на Земле. Он часто смеялся над суевериями других, но был уверен, что некоторые числа приносят ему удачу, что серебряные монеты, прикладываемые к глазам, снимают усталость с тела и обостряют «второе» зрение — чувство, которое заранее предупреждает его о будущих опасностях. Правда, было похоже, что на этой бедной минералами планете нет серебра, но если бы оно было, он не замедлил бы им воспользоваться.