Андрей Курков - Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)

В красном уголке пусто. Только стоят и лежат на боку , оставленные слушателями деревянные стулья и табуретки. На стенах - плакаты, заполненные плачущими матерями и строголикими защитниками Родины.

Марк, прихрамывая, сходит со сцены и читает эти воззвания, читает каждое слово, написанное над и под ними. Как давно он ничего не читал. И даже удивительно, что после этих лет войны, только что для него закончившейся, он сможет снова жить нормально, без повязки на глазах, сможет читать книги и газеты. А вот и воззвание к бойцам тыла... Марк вдруг спиною почувствовал чей-то взгляд и обернулся.

На него в упор из дверного проема смотрел Парлахов. Кто-то промелькнул за спиной приставника, и быстрые шаги бегущего по коридору человека постепенно затихли. Поюм загудел заводской гудок.

- Победа! - негромко сказал Марк, улыбаясь и глядя на Парлахова.

Парлахов молчал. Потом он тяжело вздохнул и спросил:

- Кто вам разрешил снять повязку? Марк оглянулся по сторонам, пытаясь найти эту повязку, но ее нигде не было видно.

- Вы понимаете, что вы на оборонном заводе?

- Но ведь победа... - беспомощно проговорил Марк. Назад шли медленно. Марк осознавал свою вину, но в то же время погода чрезвычайно радовала его, и он щурился на солнце, на ходу посматривая на Парлахова. Парлахов же был насуплен.

Войдя в городок, они вернулись в свою комнатку.

- Я должен буду доложить о происшедшем, - сухо сказал приставник, улегшись одетым на свою койку. - Вы понимаете, что это значит?

- Может, не надо, ведь сегодня победа! - проговорил Марк.

Парлахов тоже задумался в этот момент о победе. Что она принесет? Радость обычной жизни? И тогда можно будет возвратиться в Москву, в родной ЦК, где ждет его интересная работа. Хорошо бы поскорее!

Потом он посмотрел на Марка. Посмотрел уже без недовольства, а скорее с сочувствием.

"Может, действительно не надо докладывать? - подумал Парлахов. - Может, никто и не видел этого?"

Глава 29

За окном бушевала майская гроза. Молнии распугивали ночную темноту, нависшую над небольшим тыловым городком, спавшим чутко и тревожно.

Одинокий "газик" военного патруля разбрызгивал лужи на мощеных улицах.

Солдат-шоферзевал, а следом за ним каждый раз зевал сидевший рядом младший лейтенант.

- Тормози! - приказал младший лейтенант. - Постоим немного... Если засну разбудишь через полчаса.

Младший лейтенант отвернулся от шофера и попробовал задремать. Но тут снова загремел гром, а потом где-то / недалеко, ярко вспыхнув, уткнулась в землю молния.

Младший лейтенант открыл глаза и увидел огонек свечи в окне дома напротив. ,

- Ваня, - сказал он, - бери автомат, пойдем проверим. Здесь кому-то не спится.

Офицер заглянул в окно, и тут же азарт в его глазах угас: не увидел он там ничего подозрительного. Просто сидел за столом пожилой мужчина и при горящей свече жевал хлеб, каждый раз макая его в солонку.

Снова загремел гром, и младший лейтенант, с опаской глянув на небо, постучал в окошко.

Мужчина поднял голову, поднес свечу к самому стеклу, потом кивнул.

Скрипнув, отворилась дверь.

Уже в комнате мужчина попросил военных не шуметь, указав рукой на спящего на кровати под стенкой человека.

Втроем они уселись за тот же стол. Мужчина отрезал военным по куску хлеба, и теперь они жевали хлеб втроем, по очереди макая его в солонку.

- Не спится? - наконец тихо спросил младший лейтенант.

- Бессонница, - мужчина кивнул.

- А как звать? - спросил младший лейтенант. - Павел Добрынин.

- Я - Федор Егоров, а это, - офицер кивнул на солдата, - Женя Солдаткин.

Съели еще по куску хлеба. Молча, глядя только на горящую свечу.

- Полпятого, - прошептал офицер. - Нам пора. Они встали, пожали Павлу руку и ушли. Народный контролер задул свечу, но так и остался сидеть за столом.

Гроза поутихла, перебравшись куда-то за город. За окном вспыхивали далекие молнии, и гром уже не вызывал дребезжания стекол.

Скоро наступит рассвет и надо будет будить Дмитрия, чтобы успеть к первой раздаче пищи в рабочей столовой шинельных мастерских.

Утром на чистом безоблачном небе светило солнце. Павел и Дмитрий шли в рабочую столовую. Городок уже проснулся. Навстречу контролерам шли с ночной смены уставшие, готовые тут же на дороге свалиться и уснуть женщины.

Павел проводил их сочувствующим взглядом.

- Знаешь, - сказал он помощнику, - если б не бессонница, я бы сказал, что это отдых, а не работа.

Дмитрий пожал плечами и тут же ощутил легкую боль в мускулах.

- Да, - сказал он. - Это, конечно, не то, что противогазы проверять...

Павел уловил в интонации Дмитрия явное несогласие, но промолчал.

В столовой уже стояла очередь к окошку раздачи.

Наевшись, народный контролер и Ваплахов направились к шинельным мастерским, расположенным в здании школы.

Солнце палило вовсю. Трава, прибитая к земле ночной грозой, поднималась. Чирикали воробьи, и что-то бурчали, сидя на крышах домов, худые голуби.

В отведенном для контроля помещении было сыро и прохладно, поэтому Добрынин первым делом раскрыл настежь оба окна, впустив внутрь солнечные лучи. Ваплахов тем временем сходил за готовой продукцией. Вернувшись, он бросил на деревянный пол две связки сшитых минувшей ночью шинелей.

- Много там еще? - спросил Добрынин.

- Пять таких.

- Ну что ж, - вздохнул Добрынин. - За работу. Дмитрий вытащил из стоявшей под окном тумбочки несколько ножниц и ножей. Взял с подоконника точильный брусок, подточил инструменты.

Павел развязал первую связку. Развернул верхнюю шинель, осмотрел ее внимательно, потом надел, попробовал просунуть руки в карманы, и тут же лицо его приобрело обычное рабочее выражение - выражение неудовлетворенности. Правый карман был зашит. Сняв шинель, Добрынин подал ее Дмитрию, кратко произнеся: "Правый!".

Ваплахов уже держал в руке ножницы. Усевшись на табурет, он стал распарывать строчку, а Павел уже осматривал вторую шинель.

- Это не брак, - сказал вдруг Дмитрий. - Посмотри! Добрынин поднял голову и увидел в руках у помощника пачку папирос.

- Тут еще и записка есть, - добавил Ваплахов.

- Что там?

- "Незнакомому герою от Тани Селивановой", - прочитал Ваплахов.

- Положи это все на тумбочку, потом разберемся, - распорядился народный контролер и просунул руки в рукава второй шинели.

К обеду они проверили три связки шинелей, по десять штук в каждой. Четыре шинели были отбракованы и лежали в дальнем углу. На тумбочке красовались несколько пачек папирос, тут же рядом были "сопроводительные" записки.

На обед дали густые щи и перловую кашу.

Добрынин в считанные минуты все съел и теперь не спеша попивал кисель, рассматривая обедавших работниц шинельных мастерских.