Андрей Курков - Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)

- Иду! - сказала она уже исчезнувшей за дверью девчонке.

Добрынин и Ваплахов переглянулись.

Этим вечером они закончили работу раньше - одновременно с первой сменой. Завернув все выуженные из карманов пачки папирос в бумагу, они вышли и стали у рабочего входа в шинельные мастерские. Долго ждать не пришлось. Таня Селиванова вышла одной из первых. Вместо синего рабочего комбинезона на ней был нарядный сиреневый сарафан.

- Товарищ Селиванова! - окликнул ее Добрынин. Девушка остановилась, вопросительно посмотрела на примелькавшегося ей в мастерских незнакомого мужчину.

- Я - народный контролер Добрынин, а это мой помощник - товарищ Ваплахов. Девушка занервничала.

- Вы не беспокойтесь, мы бы хотели поговорить с вами, - уже помягче произнес Добрынин.

- У меня что, брак? - спросила Таня испуганно.

- Ну, не то чтобы совсем брак, - Добрынин вздохнул. - Но... пойдемте к нам, поговорим!

Разные мысли посещали Танину головку, пока шли они по улице. В какой-то момент даже захотелось броситься в проходной двор и бежать, бежать как можно дальше. Но все Оказалось не так, как она ожидала.

Придя в маленький домик, эти двое мужчин первым делом посадили ее за стол, а сами стали суетливо вытаскивать кружки, зажигать керогаз, ставить на него чайник.

И уж совсем испуг и неприятные ожидания прошли, когда товарищ Ваплахов, казалось, еще молодой, но уже совершенно седой, приятный мужчина, вдруг ей подмигнул, пока Добрынин, опустившись на корточки перед своей кроватью, рылся в вещмешке.

Наконец все трое сидели за столом. Вода вскипела, и чай заварили прямо в кружках. Добрынин протянул руку, переставил жестянку с сахаром-рафинадом с подоконника на стол. Потом встал, взял с тумбочки бумажный сверток и протянул его девушке.

Она развернула сверток, и краска смущения залила ее щеки.

- Ничего страшного, - проговорил Добрынин, поглядывая на Таню. - Мы понимаем, что все это ради победы...

Девушка молчала, потупив взор.

- Но дело в том, что мы не можем отправить на фронт шинели с зашитыми карманами... - словно оправдываясь, сказал Добрынин. - Мы ничего никому не сказали, просто хотели поговорить с тобой, Таня...

- Правда, не сказали? - Таня подняла взгляд на Добрынина. - И Сазонова ничего не знает?

- Никто ничего не знает, - вставил Ваплахов.

- И, может быть, не узнает, - добавил Добрынин. - Но для этого надо перестать зашивать карманы. Девушка загрустила.

- Таня, - мягко заговорил Добрынин. - Давай посылать папиросы почтой, а записки можешь просто вкладывать в карманы - их никто не вытащит...

- Правда? - спросила Таня и посмотрела на Ваплахова.

Ваплахов кивнул.

- А кому посылать папиросы, ведь надо писать адрес... - задумчиво произнесла она.

- О, это нетрудно, - усмехнулся Добрынин. - Надо сделать пакет и написать на нем: "Полевая почта, фронт, лучшему солдату", а там уже знают, кто у них лучший солдат.

- Да, но тогда все папиросы достанутся одному? - сказала Таня.

- Да, но если каждая девушка сделает так, как ты, - заговорил тут Ваплахов, - то у всех героев на фронте будет курево!

- Да, ты бы могла написать на пакете свой обратный адрес, может, этот солдат напишет тебе с фронта... -добавил Добрынин.

Никогда еще Таня Селиванова не чувствовала себя так хорошо, как в этот вечер, сидя за столом с двумя почти незнакомыми товарищами, угощавшими ее чаем с сахаром. Никогда еще у нее не было так радостно на душе от понимания собственного значения в жизни страны! Она пила чай, улыбалась, посмеивалась, когда симпатичный седоволосый человек рассказывал ей о каком-то странном босоногом северном народе, думая, что он просто хочет рассмешить ее. Но на самом деле в это время она уже видела и знала, что надо будет сделать завтра. Она видела, как в обеденный перерыв соберутся они все вместе, вся их бригада, и тогда она объявит о своем почине, о том, что каждая советская девушка, работающая в тылу, должна хотя бы раз в неделю отослать папиросы на фронт лучшему солдату. И если все девушки Советской страны сделают это, то советские солдаты, ощутив такую заботу и женскую нежность, враз победят врага.

Уже темнело, когда Добрынин, проводив Таню в ее общежитие, возвращался к себе.

На улице никого не было, и только стук его ботинок о камни булыжной мостовой вызывал тревожное эхо.

Вдруг откуда-то донесся собачий вой, и Добрынин остановился, мгновенно потеряв нить своих размышлений, в которые его погрузила встреча с этой милой рыжей девушкой.

Вой затих, потом затихло эхо, и снова наступила неприятная, вызывающая дрожь тишина. Добрынин, на какую-то секунду окунувшийся в прошлое, уже собирался продолжить свой путь, как вой повторился и удержал народного контролера на месте.

- Дмитрий, мой пес... - прошептал, опускаясь на корточки, Добрынин.

Ему было так приятно слышать вой незнакомой собаки. Никакой другой звук, никакие другие слова не могли вызвать в нем столько чувств, столько тепла воспоминаний, воспоминаний о его домике в селе Крошкино,. о Маняше, о детях... Боже мой, сколько лет прошло! Где они теперь? В тех двух письмах, которые показывал ему в Москве Тверин, не было ни слова о любви, о том, что они скучают без него. Почему? Неужели они привыкли к его отсутствию, к тому, что он ушел навсегда, чтобы исполнять свой долг перед Родиной? Господи, думал Добрынин, вон и урку-емец совсем седой теперь, а ведь он моложе меня!

А собака все выла и выла, и городское эхо помогало ей.

Добрынин посмотрел вверх, на небо. Там были звезды и луна. Такие же звезды, какие светили по ночам с неба, раскинувшегося над Крошкино. И точно такая же луна там, на небе, висела.

Вскоре прозвучал выстрел, и вой затих. Добрынин испуганно поднялся, посмотрел по сторонам. Какой-то еще звук доносился из недр городка. Это ездила по темным безлюдным улицам патрульная машина.

На следующий день Добрынину и Ваплахову работалось легко и приятно. Они между делом несколько раз вспомнили милую девушку Таню, а потом народный контролер поделился с помощником планами послать одну шинель товарищу Тверину.

- Да, в Москве зимы суровые, - кивнул на это Ваплахов и слегка побледнел, вспомнив столицу.

- Только давай в один карман положим папиросы, - продолжал Добрынин, - а во второй - пачку печенья "На посту". Он это печенье любит.

- А где его взять?

- Ага! - усмехнулся Добрынин. - Я еще в Соликамске купил, в буфете.

За обедом он поговорил с товарищем Сазоновой - аккуратной до строгости старушкой, работавшей раньше директором местной школы. Идею она поддержала, особенно когда услышала, что в Кремле плохо топят зимой и у товарища Тверина шинель слишком большого размера.

- Только обязательно напишите там обратный адрес наших мастерских, сказала она.