Ирина Камушкина - Искатель. 2009. Выпуск №12

А потом…

Потом у нас с Айшей… Не хочу об этом… Я никогда не умел ничего скрывать от Дины… Она сразу поняла — у меня кто-то есть. В нашем общем мире она была счастлива со мной, а я не мог быть с ней счастлив, потому что она почти полностью тому миру принадлежала, а я — только в малой степени. Я появлялся там ненадолго, для меня это было увлекательное, прекрасное время сна, а для нее — постоянное состояние ожидания, как у мадам Баттерфляй: стоять у пирса и ждать, когда придет корабль… или не придет… Дина хотела ясности, днем я сидел у ее постели, держал ее за руку, пытался с ней разговаривать, и мне казалось, что у меня получается, но разговаривал я, конечно, сам с собой, и только ночью… «Оставайся со мной навсегда или уходи», — сказала она как-то, понимая, что ни то ни другое невозможно, — я не могу контролировать подсознательные желания, мои связи с темным веществом такие же, как у всех остальных людей, — почти нулевые, неощутимые в бодрствующем состоянии и очень слабые во сне. Наше будущее с Диной зависело не от меня, а только от нее, и мы оба это понимали. А если бы я не занимался квантовой космологией, если бы не занимался теорией темного вещества? Тогда даже этого слабого понимания не было бы. Всем снятся сны, многие пытаются в снах разобраться, но кто понял по-настоящему?

Дина решила сама. Я понимал: она что-то затевает, наши разговоры становились все более тяжкими, она ревновала, и я как-то даже решил, что должен… Нет, не решил, не мог я этого решить, но раздумывал…

Потом случился этот ужас. Дина решила поставить точку. Она не хотела больше раздвоенности, когда ничего не могла изменить в этом мире, а там… у нее тоже появился кто-то, и теперь уже я оставался в неведении. Я-то, в отличие от Дины, почти ничего не мог в нашем с ней мире… только видеть сны. Кто может объяснить, почему одни детали сна запоминаются, а другие — нет? Какие свойства темного вещества проявляют себя? Возможно, это еще не скоро станет известно, наблюдений мало, хотя на самом деле очень много, только все уверены, что наблюдения эти — совсем из другой области. Не многие исследователи умеют сопоставлять… нет, не умеют даже, никто пока этого не умеет… но хотя бы понимают, что психология и физика — не две разные науки, а единый способ познания реальности, в которой мы живем.

Простите. Да. Дина решила. Она воспользовалась темным веществом, чтобы уйти из нашего мира, где ее существование было эфемерным и где она — так она считала — мешала мне быть с Айшей. Дина ее ненавидела и, наверно, поэтому так обставила свой уход. Обвинив и Айшу, и меня.

Дина собрала в горсть темное вещество, и сила тяжести в очень ограниченном пространстве на ограниченное время возросла в тысячи… может, в миллионы раз. Аппарат разрушили приливные силы — так разрушается любая конструкция, приближаясь к эргосфере черной дыры. И Дина ушла.

Вообще-то, по теории, сразу должны были прекратиться и все сопутствующие явления, связанные с воздействием на темное вещество. Но они продолжались. Видимо, существует время релаксации, когда система возвращается к состоянию равновесия… В теории у меня ничего такого не было, но если теория противоречит наблюдениям, тем хуже для теории, верно?

Потом… Я подумал: Дина не смогла бы сама… Она знала о том, как влияет на темное вещество ее сознание. Но одно дело — знать, и другое… Кто-то должен был помочь. Кто?

Я хотел поговорить об этом с Айшей, но к ней меня не пускали. Адвокат и детектив требовали — каждый по своим соображениям, — чтобы я рассказал им правду, каждый был уверен: я скрываю что-то важное.

Мне не с кем было поговорить… Даже с Эндрю, который мог понять меня лучше всех, но и у него на глазах были шоры собственной теории, он не признавал связи физики с психологией, он, как большинство космологов, был уверен, что если сильно ударить по темному веществу, то его частицы распадутся на обычные, и в коллайдере их можно будет обнаружить с помощью обычных детекторов.

Когда я узнал о том, что двумя этажами выше в больнице находится отделение для аутистов, мне стало понятно… нет, не все, конечно, но я понял, где у Дины мог быть союзник. Я даже как-то краем сознания… неотчетливо… вспоминал кого-то, кто там, в нашем другом мире… у Дины там появился кто-то, да… Я вспомнил: она называла имя… или это было название?.. Внешность, все остальное ускользало.

Теперь я знаю, что это был Линдон. Сегодня Линдон вернулся. Он сделал свой выбор. Настоящий Линдон, а не мальчик, не знающий, как застегнуть пуговицы на рубашке, но свободно общающийся с другими вселенными и способный решать научные задачи, которые… Линдон, скажи им!

Линдон сидел, зачарованно глядя на Виталия. Похоже, он вернулся в прежнее состояние, окружающий мир вновь стал для него декорацией, которую не замечаешь в театре, где все внимание обращено на динамичное и психологически выверенное представление.

— Линдон, — повторил Виталий, чувствуя, как по спине стекает струйка пота. Господи, неужели мальчик лишь на несколько минут вернулся, а теперь опять?..

— Да-да, — Линдон дернул головой. — Я слышал все, что вы говорили, доктор Дымов. Не скажу, что полностью согласен с вашей интерпретацией физического состояния темного вещества…

— Я… Ты…

— В принципе, правильно, хотя есть нюансы… Неважно. Я хочу сделать признание, мистер Мэнтаг. Вы записываете?

— Да, — сухо сказал детектив и бросил взгляд на Баккенбауэра, который хотел было возразить, но промолчал и отвернулся к окну, понимая, должно быть, что не сможет заставить Линдона поступить так, как считал правильным профессор, а не так, как подсказывали мальчику совесть и знания, которыми, кроме него, в этой комнате не обладал никто.

— Я люблю миссис Дымов. И потому я… не мог отказать ей, когда миссис Дымов попросила помочь.

— Помочь? — саркастически спросил Мэнтаг. — В чем и каким образом?

— Помочь уйти, — объяснил Линдон. — Мы с Динорой… общались, да. Постоянно. Я очень ей сочувствовал. Ее жизнь была… разве это жизнь, когда все знаешь, все понимаешь, но совсем ничего не можешь, и так будет всегда, до смерти, и только после смерти сознание окончательно станет принадлежать другой Диноре в другом мире, где она… мы… Я не знаю, смогу ли объяснить, чтобы было понятно.

— Я не требую от вас объяснений, — быстро сказал Мэнтаг. — Физические теории — не мое дело, пусть эксперты себе головы ломают. Ты сказал, что помог миссис Дымов…

— Она хотела уйти. Во-первых, чтобы жить наконец полной жизнью. Во-вторых, чтобы полной жизнью мог жить здесь ее любимый Виталий. Она понимала, насколько мал шанс, что ей удастся выйти из комы.