Александр Громовский - Феникс

Их "Нива" проехала мимо разбитого, брошенного, с пятнами ржавчины, бэтээра - с распахнутыми люками и обгорелыми шинами. Покореженный пулемет мертвым зрачком уставился в землю. Бронированное чудовище сдохло, очевидно, в тот весенний день, когда летающие блюдца в первый раз попытались захватить этот, старый, еще построенный немцами, аэродром, а леберлийцы пытались этому помешать, имея на него свои виды.

В трехстах метрах от ближайшего звездолета (казалось, облако присело отдохнуть) их остановил леберлийский милицейский кордон. Дальше следовало идти пешком. Цепь милицейских машин с включенными цветными мигалками на крышах, имела не менее сюрреалистический вид, чем окружающая действительность. Но присутствие милиции хоть как-то сдерживало людей и вносило в этот бедлам относительный порядок. А людей было очень много и все они были возбуждены и агрессивно настроены. Там и сям змеились многочисленные хвосты очередей. Таких очередей Георг не видел, пожалуй, со времен табачного бунта, Лигачевского полусухого закона и всеобщей нехватки продуктов питания. Те времена давно минули, но бывшие советские граждане быстро вспомнили все прелести тесного единения: единая цель, единый порыв, единая злость. Полное равенство и отсутствие индивидуального сознания.

- Вы бы лучше остались в машине, - сказал Георг Владлену, вдруг обнаружившемуся под локтем. - Зачем вам тут толкаться.

- Ничего, я тоже пройдусь, разомну ноги, - ответил водитель, заталкивая что-то за пояс ремня и закрывая это что-то олимпийкой на выпуск. Он по-мужски - локтями - поддернул штаны и пошел к ближайшему тарелкообразному - кораблю, на два шага отставая от Георга, словно прикрывая его тыл.

Георг достал из кармана куртки слегка помятую визитку Марго с выпиской данных из "билета" Инги. "Рейс 015, Гамма Водолея, палуба No2, каюта 328, место 1216", - с трудом прочел он свои каракули, еще не до конца осознавая реальности происходящего. Ему все еще казалось, что это какая-то игра, спектакль или съемки фильма, и сейчас вот-вот объявят, что съемки закончены и массовка может быть свободна. Но спектакль все не кончался, и он, Георг, вынужден был продолжать играть свою роль серьезно и со всей ответственностью.

Чем ближе они подходили к толпе, тем с большей силой волнение охватывало их и меньше становилось самостоятельных мыслей в голове. Георг сделал несколько неудачных попыток узнать номер рейса - никто ему не ответил толком. Тысячеголовое чудовище толпы заглатывало его постепенно, ломая об колено его индивидуальную волю, присоединяя к этим копошащимся существам, в коих превратились люди. Не разумом руководствовались они, но лишь животными инстинктами.

Его грубо толкали со всех сторон, крыли матом, а он еще кое о чем пытался спрашивать, не слыша собственного голоса. Он наступил на кем-то потерянные очки, и ему показалось, что вместе со сломанными стеклами, он втоптал в землю чью-то жизнь. Его зажали с боков и понесли. Из совершенно нелепого в данный момент озорства, Георг поджал ноги и к своему удивлению обнаружил, что ничего не изменилось, - он по-прежнему продолжал двигаться в тесном единении с толпой. На секунду натиск тел ослаб перед очередным напором, и ему пришлось встать на ноги. Чтобы не задохнуться, уткнувшись в чью-нибудь спину, Георг резким движением корпуса развернулся и стал боком к движению. Толпа вновь надавила, но уже на плечи, грудь была свободной можно было дышать. Его вновь поволокло к невидимой ему цели. Он автоматически перебирал ногами, двигаясь боком, точно краб.

Рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки, в током же положении был зажат относительно молодой, небольшого роста мужичонка. У него было толстощекое, красное от натуги лицо, сплошь заросшее недельной щетиной. Мужичок был почему-то в облезлой зимней шапке и демисезонном пальто, тоже ужасно грязном. Мешковатые черные замызганные штаны, должно быть, сползшие с пояса, гармошкой накрывали старенькие ботинки. Ноги мужичонки не доставали до земли - он передвигался тем же способом, что и Георг минуту назад. Но видно было, что двигался он таким образом вовсе не из озорства, а по нужде. Правая рука его была поднята и неестественно согнута наподобие гусиной шеи. Лицо его (правильнее назвать - мурло) было серьезным, ему явно было не до озорства.

Георг вспомнил, что неоднократно видел этого бомжеватого вида мужика раньше. Тот часто побирался возле центрального гастронома, а потом, вероятно в свой "обеденный перерыв", на втором этаже в кафетерии пил кофе с пирожным. В кафетерии в это время собиралось много шарамыжек. Но в отличие от многих мнимых инвалидов-побирушек, мужик этот и в самом деле имел увечность. Он был из тех инвалидов, кого за глаза, а то и не скрываясь, называют "шлеп-нога". Правая рука его и одна нога были частично парализованы.

Шлеп-нога сосредоточенным взглядом смотрел на Георга и, стиснув коричневые осколки зубов, тяжело выдыхал воздух через нос. Ни стона, ни крика не выдавила пока что толпа из его груди. "Устоит ли он на своих хилых ногах, когда людская масса перестанет его поддерживать?" - подумал Георг и протянул руку.

- Держи! - крикнул он шлеп-ноге, но дотянуться до него не смог, а тот не в силах был пошевелить своими слабыми конечностями.

Толпа напирала, и Георгу понадобилось согнуть в локтях руки и напрячь их так, чтобы людская Сцилла и Харибда совсем не раздавила его. Шутки кончились, резко запахло свежими человеческими экскрементами. Он бросил взгляд на сползшие штаны мужичонки и подумал, что это, наверное, из него выдавили говно. Георг брезгливо подался назад, в сторону от запаха, и попал в другой гольфстрим человеческих тел. Он ударился головой обо что-то железное, и тотчас его притиснули к какой-то шершавой стенке, распластали на холодной округлой поверхности. Георг понял, что это был борт звездолета, точнее, часть конструкции днища, которая достигала почти до земли. Ноги, скользя по траве, ушли под днище. Там спасение. Но пока он туда заберется, из него выдавят все кишки.

- А-а-а! - закричал он, напрягая руки, ноги и все тело, чтобы отжать себя от стенки, и ему это удалось. Он, откинув голову, лег спиной на чьи-то тела, подтянул ноги повыше к груди и оттолкнулся чудовищным напряжением сил, чувствуя, как опасно напряглись связки спины. - А! Ходынка, мать твою ети!

Он толчками стал продвигаться вправо, туда, где, казалось, было меньше народа. Кто-то вцепился в его руку и стал выдергивать его из водоворота тел. Еще раз трахнувшись лбом о борт корабля, так, что, очевидно, вскочит шишка, Георг упал на четвереньки. Прополз еще метр и тут ему вновь помогли, чьи-то цепкие, сильные руки, схватив за подмышки, окончательно вырвали его из толпы.