Юрий Никитин - Имаго

– Это верно, – сказал я. – Так что… э-э… от меня требуется?

Она огляделась, на той стороне площади желтые, как осенние листья, зонтики летних кафе.

– Вон там совсем пусто, – сказала она. – Посидим, выпьем соку… Я плачу.

– Да я еще не голодаю, – ответил я скромно.

Она раздвинула губы в усмешке, но ничего не сказала. Молча мы прошли через площадь, я старался делать вид, что увиваюсь за богатой туристкой, Инга посматривала на меня со снисходительной усмешкой.

В кафе чисто, в виду башен Кремля за этим заведением явно следят особенно тщательно, из-за стойки тут же вышел предупредительный официант.

– Что изволите?

– Апельсиновый сок, – сказала Инга, и официант тут же выпрямил спину, не гнуть же ее перед соотечественниками, даже лицо стало надменное. – Два мороженых… Каких? Да хороших, с орешками.

– «Лесное», – подсказал я.

– «Лесное», – согласилась она легко. – В вазочках.

Официант на меня метнул полупрезрительный взгляд, что за мужчина, за которого заказывает женщина, все ясно, а на нее взглянул вопросительно. Все-таки в голосе Инги легкий акцент, за недельную туристическую поездку такой не приобретешь.

Инга проследила за ним взглядом, сказала негромко:

– У меня в сумке портативный глушитель. Никакое ЦРУ не услышит…

– А КГБ? – спросил я.

Она отмахнулась.

– КГБ – единственная организация, что еще не подчинена Штатам. За это ему не дают денег даже на карандаши! Им теперь только мечтать о супермикрофонах направленного действия. Итак, я привезла кое-какие списки… Всякие, разные. Здесь и виднейшие коллаборационисты, о которых вы не знаете, и список глубоко законспирированных агентов ЦРУ, и… многое другое. К тому же я уполномочена назвать места… а также дать линки на лиц, которые могут снабжать оружием. Я имею в виду – хорошим оружием! Настоящим армейским, а также специально разработанным для диверсионных групп. Здесь и мины повышенной мощности, их можно прятать в скорлупе грецких орехов, и… я же говорю, многое другое. Видимо, Лютовой совсем себя плохо чувствует, что не смог сам… такое важное дело…

Она сделала паузу, я вынужденно сказал:

– Да нет, он выглядел неплохо.

– А со здоровьем у него как?

– Нормально, – ответил я с недоумением. – Он же не старик, молодой и здоровый, как бычара!

– Да? – переспросила она с сомнением. – Это хорошо, здоровье ему понадобится. А то раньше у него были проблемы… Впрочем, это неподтвержденные данные. Он сам, надеюсь, в операциях не участвует?

Официант направился в нашу сторону с подносом, Инга замолчала. Мы помогли перегрузить на стол стаканы с соком и вазочки с мороженым, а когда официант удалился, я ответил с неловкостью:

– Простите, но это не потому, что я что-то скрываю… Я в самом деле не из РНЕ. Я просто сосед, как уже говорил. Я сам узнал только совсем недавно, да и то по случайности…

Она нахмурилась.

– По случайности? Это может быть опасно.

– Да нет, – сказал я торопливо, – все обошлось.

– Точно?

– Абсолютно, – заверил я.

– Ох, смотрите… Иногда аукается через годы.

– Уже не аукнется, – сказал я, со стыдом ощутил некую гордость, хотя гордиться убийством могут, как говорят люди прошлого века, только выродки. – Никто не аукнет.

Она умело подбирала ложечкой с краев подтаявшее мороженое, густые черные брови сошлись на переносице и остались, сцепившись в клинче.

– Сейчас я выражаю свое личное мнение, – заговорила она медленно, глаза ее упорно следили за ложечкой, – оно ничего общего не имеет с точкой зрения руководства… Впрочем, руководство в такие детали не вникает, а вот мы, исполнители… Словом, самому Лютовому рекомендуется не участвовать в акциях. Он горяч, иногда срывается… К тому же от него больше пользы было бы на работе координатора. Вообще, на кафедре ему прочили блестящую карьеру…

Я поморщился.

– Этим вы только оскорбляете Лютового.

– Вы не то подумали, – сказала она тихо, глаза ее все еще следили за ложечкой в мороженом. – Сейчас, конечно, в России карьера возможна только с благословения юсовцев, их разрешения… или хотя бы одобрения видных коллаборационистов. Но, к счастью, научная карьера от них не зависит. Он был блестящим математиком! А для математика не нужен даже компьютер, тот не поможет искать новые пути.

Я тоже следил за ее ложечкой, потом перевел взгляд на бледное лицо.

– Наверное, вы правы. Стране нужнее талантливый математик, чем еще один боевик.

Она наконец оторвала взгляд от мороженого. Наши глаза встретились, в глубине ее зрачков дрогнуло, сместилось знакомое изображение.

– Я рада, – сказала она почти с прежней легкостью, – что вы разделяете мою точку зрения.

– Разделяю, – ответил я. Теперь уже я старался не смотреть ей в глаза, страшась, что она увидит в моих глазах то, что она не хотела бы увидеть. – Я постараюсь… ну, как смогу, удерживать его от прямого участия в терактах.

– Спасибо, – поблагодарила она. И хотя она старалась сделать голос сухим и непринужденным, но снова я уловил нечто, что она явно хотела скрыть. – Правда, спасибо!.. Вы чем зарабатываете на жисть?

– Юрист, – ответил я. – Советник в одной могучей фирме.

– О, – протянула она насмешливо. – Права человека, права личности, борьба с расизмом, фашизмом, всякие презумпции и прочий бред. Эх! Что бы мы ни говорили о толерантности, но страны, государства и народы могут выдержать натиск заокеанской свиньи только в случае, если считают себя… лучше. Пусть об этом нигде не говорят, не упоминают, но они знают, хоть и говорят лишь в узком кругу, среди своих, чаще всего с усмешечкой, как бы подсмеиваясь над своим шовинизмом, но на самом деле твердо уверены, что они – лучше.

Я сказал завистливо:

– Вы-то говорите об этом вслух!

– Говорим, – согласилась она. – Сами над этим же смеемся, но все равно уверены, что мы – лучше. Потому, понятно, свой Израиль не дадим превратить в банановую плантацию Юсы! Да – мы богоизбранные, вот так, съели? Китайцы тоже непоколебимо уверены, что они – Богоизбранная Срединная Империя, а на ее окраинах живут варварские народы, совсем дикие, им не исполнилось еще и по паре тысяч лет, таких нельзя принимать всерьез… Курды вот уже тысячу лет бьются за создание своего богоизбранного государства Курдистан, эти тоже горды своим мужеством и стойкостью, никакой Юсе их не подмять… баски знают, что лучше всех на свете они, баски, и даже когда вся Испания сгинет, то они, баски, будут!..

Она остановилась, я продолжил с горечью:

– Договаривайте, договаривайте. Зато всяким мамбо-юмбо, Буркина-Фасо и прочим россиям, которые дефолтно, то есть по установкам, считают, что любой иностранец лучше их соотечественника, – этим хана. Их ждет неизбежное растворение среди тех, кто сохранил честь и гордость. Ладно, пусть даже основанные на мифах, разве в этом дело?