Юрий Никитин - Имаго

Ильясов сказал, приятно улыбаясь:

– Уже нет, уже нет. Но вы меня не так поняли… Я не сказал, что мистер Бабурин – гений. Я сказал, что у него генетическая карта – карта гения. Что значит, у него уникальный набор генов, создающий предпосылки… да-да, очень ясные и легко прогнозируемые предпосылки!..

– На что? – уточнил Лютовой.

– Даже если мистер Бабурин и его дети не будут стараться подбирать себе в жены умных женщин, все равно их набор генов, что передается из поколения в поколение, уже запущен, таймер отстукивает поколения, и в шестом поколении… да-да, это просчитано и подтверждено независимыми исследователями! – в шестом поколении эта генетическая мина сработает. На свет появится Бабурин-младший, которому под силу будут любые науки, открытия, изобретения, создание новых философских систем и религий… Это будет гений, которого еще не рождала эта планета! Потому мы и пришли к вам, мистер Бабурин, чтобы поздравить вас…

Он запнулся, а второй, перехватив взгляд профессора, сказал значительно с сильным акцентом:

– …И просить вас быть крайне осторожным.

Бабурин спросил обалдело:

– Э-э… в чем?

Ильясов сказал строго:

– Во всем. Вы должны не рисковать, когда переходите улицу, не вступать в драки и стычки, не участвовать в митингах… По крайней мере, пока не обзаведетесь детьми. Желательно двумя-тремя. Можно и больше, тогда эффект генетической мины может проявиться уже в пятом, а то и в четвертом поколении. Вы должны беречь себя!.. Будь я на месте правительства, я бы посадил вас в охраняемый дворец и не выпускал оттуда, чтобы вы даже занозу под пальчик не того…

Бабурин беззвучно открывал и закрывал рот. Анна Павловна суетилась, подливала именитым гостям чайку. Это ж какое счастье: предок будущего гения, этого ни на одном этаже нет, можно хвастать на своей бабьей тусовке.

– Это ж чего, – спросил Бабурин неуверенно, – во мне такие великие гены?..

– Да, – ответил Ильясов, сияя, как начищенный чайник. – Именно в вас!

– Мда… – сказал Бабурин, – а во мне они… чего, спят?.. За койку с них брать, что ли?

– Не спят, а находятся в некоем латентном состоянии, – объяснил Ильясов. – Они развиваются, развиваются, но этот процесс абсолютно незаметен! Вы можете быть абсолютным ничтожеством, кем, по сути, и являетесь, но гены у вас самые что ни есть элитнейшие!.. Ваш отец жил абсолютным пустоцветом, только и того, что породил вас, точно так и вы передадите этот ценнейший набор генов дальше, в будущее!.. Вы, если можно так выразиться, – переносчик генов!

Бабурин переспросил обалдело:

– Как шофер, да?

– Вот-вот, – обрадовался Ильясов. – Как шофер, который везет ценный груз до определенного места, там передает другому шоферу, тот везет дальше, передает третьему… и так несколько раз, пока последний не…

Бабурин прервал:

– Я сам шоферил, знаю, что всегда пробуешь товар на дальнобойной трассе!

– Этот, – сказал Ильясов, – попробовать не удастся! Вы – всего лишь переносчик генов. Но тот, кто получит…

Он зажмурился, покачал головой. Джеггерсон взглянул на часы, охнул, сказал с акцентом, что проступил еще мощнее:

– Мы же уговаривались быть к началу конференции!.. Простите, нам надо спешить. Мы и так едва выкроили время.

Медведь с самым озабоченным видом ринулся к дверям, ястребиный нос – за ним. Лютовой покачал головой вслед:

– Какая конференция в двенадцать ночи?.. Ах да, теперь же в моде видеоконфы, а часовые пояса по шарику разные…

Бабурин хлопал глазами, Майданов тихо радовался, что про негру забыли, а Лютовой встал, с треском отодвинул стул. Лицо у него стало строгим и торжественным.

Мы обалдело наблюдали, как он чеканным шагом подошел к Бабурину и крепко пожал ему руку.

– Поздравляю, товарищ Бабурин!.. В вашем лице мы видим, что у русской нации – великое будущее!

– Мля… мля… – промлякал Бабурин. Он то краснел, то бледнел, то покрывался синюшными пятнами, руки суетливо теребили пояс треников. – Это ж чего они так…

– Дык все замечательно! Вы должны беречь себя.

Бабурин выпрямился, возгордясь, но тут же плечи опустились, а глаза зло блеснули.

– Шо сказал, гад, шо сказал?.. Только мой праправнук станет гением? А я даже не увижу?

– Но они в вас, товарищ Бабурин, – сказал Лютовой строго. – Берегите себя. Теперь ваша жизнь принадлежит не вам, а Отечеству!

– Служу Советскому… тьфу, да пошел ты… Я служу только «Спартаку». Ему принадлежит моя жизнь!

Он ушел по-английски, гордый и расстроенный разом. Мы еще малость перемыли кости этим генетикам, ведь эксперименты вроде запрещены, а они не унимаются, поговорили о новом теракте на перекрестке улиц Болотниковской и Разинской: взорван автомобиль издателя газеты «Наш новый путь». Сам издатель с тяжелыми травмами отправлен в больницу, ему и шоферу оторвало ноги, что значит – бомба была прицеплена к днищу. Это третье за неделю покушение на хозяев СМИ. Похоже, РНЕ начали наносить удары по тем средствам коммуникации, что в руках воинствующих коллаборационистов.

Дни мелькали, как будто перед отрывным календарем поставили мощный вентилятор. С Таней виделись редко. По крайней мере, я считал, что это редко. У нее простудилась дочь, врачам не понравились тесты на аллергию, Таня все дни бегала по лабораториям, собирая анализы.

Я совсем забросил работу в холдинге, появлялся редко, да меня и не тревожили: дела прут в гору. Все оставшееся время я сидел за компом и настукивал, как дятел, по клавесине, стирал, писал заново, с трудом формулировал неформулируемое. До чего же легче интеллигентам пользоваться готовыми мнениями экспертов ведущих телеканалов!

Звякнул телефон. Не глядя, я снял трубку.

– Алло?

– Бравлин, – послышался голос Лютового, – вы не сможете заглянуть ко мне?

В его обычно жестковатом металлическом голосе проступили нотки смущения. Я ощутил неудобство, при всей своей безрассудности, мне все же надо беречь себя больше, чем Бабурину. У того в роду гений появится через шесть поколений, а я вот он, уже появился. Осталось только доказать это всем им, гадам, что не понимают своего счастья, общаясь со мной, встречаясь каждый день на улице или даже в лифте!

– Почему не смочь, – ответил я очень неохотно, – не калека… Что-то срочное?

– А это уж вы сами решите… – ответил он тем же смущенным голосом.

Я повернулся к компу, сказал строго «Спать», экран послушно померк, перешел на энергосберегающий режим.

Дверь Лютовой распахнул сразу. В квартире воздух уже вибрирует от низких басов, я узнал группу «Стальные парни», что специализируется на мелодиях времен Второй мировой. Особенно ей удаются песни итальянских партизан…