Что-нибудь светлое… Компиляция (СИ) - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович
Он прошел на кухню, сделал себе салат из помидоров и огурцов, разогрел в микроволновке оставленную Наташей на столе тарелку с котлетками и спагетти под пряным соусом (как он любил), переоделся в спальне — ему почему-то захотелось пройтись по холодным плиткам пола босиком, и он не стал надевать тапочки. Ужинал, размышляя о том, что станет делать, если затея с поисками кресла не увенчается успехом. Могло быть, что кресло Кашениль обнаружит, но предмета, который Вайншток ожидал в нем найти, не окажется. Могло быть, что соседи, взявшие кресло, нащупали в нем посторонний предмет, достали и выбросили. Могло быть и…
Беркович подумал, что относится к куклам, как к живым людям, — у каждой был свой характер, к каждой можно было применить психологические методы анализа личности. Последняя кукла — Фредди Крюгер — оказалась очень умелым преступником, точно знавшим, куда ударить, с какой силой и даже под каким углом.
Зачем?
«О чем я?» — подумал Беркович, отодвигая пустую тарелку. Нашел в холодильнике стаканчик кефира и выпил, прислушиваясь к звукам из гостиной. Два великих старика выяснили свои непростые отношения и мирно разговаривали перед тем, как разойтись по своим комнатам, а точнее — по своим мирам, куда не хотели впускать никого, кроме собственной памяти.
Когда фильм закончился и взревела реклама, Беркович выглянул в гостиную: Арик спал на руках у Наташи, а жена тихо плакала, даже не подумав уменьшить звук или выключить телевизор. Беркович отыскал пульт, лежавший на диване, нажал на кнопку отключения звука и благословил наступившую тишину, которой ему не хватало весь день.
Беркович относился к драме стариков не то чтобы равнодушно, он прекрасно понимал их чувства, сам порой задумывался, каким будет в старости, как-то даже составил в уме список собственных недостатков, от которых непременно нужно избавиться, чтобы не превратиться в сварливое, вредное, всех достающее существо. Одно дело, однако, понимать, и другое — сопереживать понятому. Это у Берковича не получалось, и он только сейчас осознал — почему: он всегда искал логику в человеческих поступках, сопереживал тем людям, в чьих действиях логика присутствовала, и не мог сочувствовать тем, чьи поступки были вызваны спонтанностью, как сейчас говорили, или излишней эмоциональностью, как сказали бы раньше.
Он подумал, что, видимо, по этой причине, Мария вызывала у него большую симпатию, чем ее муж. Мысль выглядела странной — Григорий был рационален в гораздо большей степени, чем его жена.
«Нет, — подумал Беркович, — в том-то и проблема этого человека, что, рациональный во всем, что касалось его науки, он абсолютно спонтанный в человеческих отношениях, и это надо принять в расчет. Вайншток был искренним, он хорошо и, наверно, правильно рассуждал, но что-то все равно скрыл. Не потому, что хотел, а потому, что в спонтанности своей не подумал, что это может быть важно».
Что?
— Что? — спросила Наташа, вернувшись из детской, куда она отнесла сына. — У тебя такой вид, будто ты сделал открытие.
— Не надо бы тебе смотреть этот фильм с Ариком, — сказал Беркович, игнорируя вопрос. — Сама нервничаешь, а он ничего не понимает и может подумать, что мама плачет оттого, что кто-то ее обидел.
Наташа толкнула мужа в грудь, он не устоял на ногах и опустился на диван, жена села рядом и, угадав его желание, положила голову ему на плечо.
— Арик все понимает, и ты понимал, когда был в его возрасте, а потом перестал понимать. Это нормально. Когда мне было пять лет, я гораздо лучше понимала бабу Лену, чем маму. Мы с бабушкой очень легко находили общий язык, а с мамой ссорились постоянно. Я хочу сказать, что Раневская с Пляттом гораздо полезнее для Арика, чем порция веселых телепузиков.
— Телепузики — абсолютное зло, — согласился Беркович.
— Как прошел день? — осторожно спросила Наташа. В новостях передали, что дело о смерти Альтермана пока не раскрыто, в последнее время у израильских пинкертонов столько провалов, что, похоже, будет еще один, поскольку, как сказал нашему корреспонденту источник, чье имя не подлежит разглашению, у следователей, ведущих это дело, нет ни одного подозреваемого, и ареста преступника не следует ожидать в ближайшие дни, а может, расследование и вовсе зайдет в тупик, если уже не зашло.
— Нормально, — бодро ответил Беркович, но сразу добавил: — Да что я говорю… Была, если ты помнишь, загадка запертой комнаты. А теперь есть загадка пяти запертых комнат, и не исключено, завтра добавится шестая.
Странная ассоциация мелькнула в голове. Кто-то задумал убить человека. Кто-то соображает — как это сделать. Мысль оформляется постепенно. Как это бывает в природе, да и в психологии тоже — от простой мысли к сложной. Если рассмотреть кукол под этим углом зрения… Горсть песка — материал, из которого сделан камень. Потом Марина — подобие человека, но очень недостоверная, ни рук толком, ни ног, голова без шеи. Ким… Кукла без имени… Фредди Крюгер.
Эволюция очевидна, можно даже представить, каким окажется недостающее звено, если Кашенилю удастся его найти. Как в прошлом веке — искали переходное звено от обезьяны к человеку, а нашли…
Что-то в этом есть.
— По телевизору сказали, что у тебя до сих пор нет подозреваемого. Несколько дней об этом деле не говорили ничего, почему сегодня…
Беркович вспомнил девушку-репортера, на вопросы которой он так и не ответил.
— Ах, — сказал он. — Им нужен был репортаж в новости, а я…
— А ты, как обычно, отвернулся от камер и сорвал съемку.
— Да.
— Пожалел бы девушку.
Беркович не успел ответить: зазвонил мобильный. Это был простой долгий звонок, не мелодия Моцарта. Значит, по делу.
— Извини, Наташа, — пробормотал Беркович и, высвободившись из объятий жены, вышел на балкончик.
— Борис, — голос Кармона звучал странно: уверенно и спокойно, но чувствовалась и скрытая досада, Беркович легко улавливал интонации, а к голосу сержанта давно привык и понимал не только слова, но стоявший за ними смысл. — Борис, мы нашли кресло.
— Где?
Кармон привык докладывать обстоятельно, не упуская подробностей.
— Мы разделили дома и пошли по квартирам. Представлялись, просили прощения за поздний визит и спрашивали…
— Переходи к результату.
— В нескольких квартирах, номера у меня записаны, конечно, нам не открыли дверь даже после того, как мы представились. Еще в восьми квартирах не захотели говорить, мол, поздно, приходите утром.
— Послушай…
— Да, я перехожу… В квартире восемнадцать, в тридцать шестом доме, он стоит торцом к дому Альтерманов, там живут двое пенсионеров, муж и жена, фамилия Крайзман. Ализа и Меир. По словам Меира, весной он увидел у мусорного ящика приличное кожаное кресло, потертое, но пригодное, как он выразился, к эксплуатации.
Поняв, что сержант все равно договорит приготовленную речь, а если его подгонять, то доклад затянется на неопределенное время, Беркович слушал молча, пытаясь представить старика и его старуху и их квартиру, где мебели наверняка было кот наплакал, вся или подаренная соседями и родственниками, или подобранная там, где перед праздниками обычно оставляли ненужные вещи.
— Сам втащить кресло на третий этаж Меир не мог и попросил парней, беседовавших у подъезда, ему помочь. Те быстро подняли кресло и поставили в гостиной перед телевизором. Там оно и стоит. С позволения хозяина, я его осмотрел. Хозяйка, правда, была недовольна, но Меир на нее шикнул, и она больше не мешала. В результате прощупывания выяснилось, что внутри обивки ранее находился посторонний предмет.
— Ранее?
— Прощупывалась небольшая каверна, кожа в этом месте подмята. На мой вопрос Меир ответил, что действительно, странная была история, он о ней забыл, но мы напомнили. Посидев в кресле, он почувствовал спиной нечто твердое внутри обивки. Сидеть было не очень удобно, Меир решил: кресло потому и выбросили, что кому-то стало неудобно сидеть, а ремонтировать не стали. Меир в прошлом краснодеревщик, умеет работать с инструментом. Вскрыл кожу — аккуратно, чтобы потом привести в порядок, — и обнаружил в поролоновой прокладке камень величиной сантиметров десять. Как попал камень в обивку, Меир не стал разбираться, никаких идей, по его словам, у него по этому поводу не возникло, он просто выбросил камень в мусорное ведро, заделал отверстие, и с тех пор ничто не мешает ему смотреть телевизор, спина не болит.
