Евгений Прошкин - Слой

Телефон отключился, и Костя раздосадованно крякнул. А Борис, значит, не такой уж и лох. Интересно, что у него за теория? Тогда, под водку с огурчиком, она как-то не пошла. А он ведь рассказывал что-то. Распирало его от гордости. Не до теорий тогда было.

Константин заглянул в кабинет — маленькую комнатку с балконным окном во всю стену и старинным секретером. Почитать, что ли, его домыслы? Времени в избытке. Найти бы еще, где это. С компьютером Косте повезло — в том смысле, что Борис персоналкой не пользовался. Стало быть, все на бумаге. Только разыскать, а главное, разобраться, что — полная ахинея, а что — не совсем.

Он открыл левую дверцу и нагнулся к ящикам, как вдруг почувствовал головокружение. Пробормотав что-то насчет нехватки свежего воздуха, Константин медленно выпрямился, но это не помогло — к головокружению добавилась тошнота, а ноги ослабли и жалобно потянули тело к креслу.

«Воздух ни при чем, — с тоской осознал Костя. — Это провал». Они, как звонки Борису, шли уже без остановки. Константин заставил себя выйти в холл и, опрокинув зеркало, повис на спинке стула. Нет, здесь нельзя. К батарее, к наручнику. Приковать учителя, чтобы сидел и не рыпался. Иначе...

Вваливаясь в комнату, он уже наполовину был им — шизиком из школы. Костя помнил, как обрушил книжную полку, как запутался в слетевших тапочках и врезался в тумбу под телевизором. Хватило ли у него сил доползти до наручников, он не знал...

...Прежнего врача сменил другой — пузатый, бородатый, с белоснежными зубами. Настоящий мясник. Увидев, что Роговцев открыл глаза, он оживился и, поднеся плотоядный рот к переговорному устройству, велел послать за Морозовой.

Пока Ирина Ивановна цокала по коридору, Константин подробно изучил палату: без окон, с ровно светящимся подвесным потолком и строгим письменным столом против койки. У левой стены громоздились знакомые приборы, помогавшие Косте жить.

— Как самочувствие? — дежурно спросил мясник.

— Хорошо. Когда я умру?

— Лет через сорок. Устраивает?

Костя вздохнул и отвернулся.

— Не спим, не спим! — огласила палату Морозова. — Выспался уже, хватит. Пора выздоравливать, Роговцев. Больничное время в срок не зачитывают.

— Жаль. А сколько мне корячиться?

— Зависит от ценности показаний. Как мы и условились.

— Угу. Вышка, — буркнул Константин, не очень понимая, кто и с кем условился.

— Говорить не собираешься, — кивнула Морозова.

— О чем?

— Некоторые из членов правительства вам симпатизируют...

— Как все порядочные люди.

— Фамилии порядочных людей.

Константин промолчал.

— Сделай ему больно, — приказала Морозова. Мясник пересел на вертящееся кресло возле аппаратуры, и Костино сердце застучало быстрее.

— Не бойся, я еще не начал, — заявил доктор.

— Убей меня... — одними губами попросил Костя.

Потом потрогал разноцветный жгутик, входящий в ребра чуть пониже левого соска. Дырки в коже зарубцевались и перестали кровоточить. Будто так и было. «Прямо киборг какой-то, — с невеселой усмешкой подумал он. — Перекусить бы провода зубами — и сказке конец».

Константин вяло провел пальцами по переключателям с непонятными обозначениями на французском. Не поскупились, сволочи, на импортную технику. Разладить, конечно, можно все. Нажать каждую кнопку. И проволоку порвать для гарантии. Не в этом проблема. Как решиться? Добровольно уйти из жизни... В юности он об этом размышлял, да кто в юности об этом не размышляет? Все пустое. Сопли. Вот они, ручки. Повернуть, и до свидания. Нет, невозможно. Цепи инстинктов не сбросить. Пусть мясник мучает, может, перестарается...

В сердце воткнулась тупая игла боли — воткнулась и пустила отростки, раскрылась, словно китайский зонтик. Косте показалось, что его парализовало — боль распространилась по телу и мгновенно овладела всеми мышцами, вывернула суставы, сдавила легкие. Он кашлянул — ноги отозвались судорогой, согнул колено — что-то закипело в позвоночнике и, добежав до макушки, взорвалось.

— Он еще с нами, — подал голос доктор.

— Батуганин? Валуев? — спросила Морозова. — Кто?

— Да, — легко согласился Костя. — Валуев и Батуганин... И Кочергин... И Панкрашин...

— Еще, — сказала Морозова.

Константин собрался назвать новые фамилии, но понял, что реплика относилась не к нему.

Боль стала сильнее — настолько, что он проклял свою выносливость. Кажется, его попутно пичкали какими-то стимуляторами. Чтоб не терял сознание. Чтоб говорил.

— Перечислить состав правительства я могу и сама. Мне нужны предатели.

— С чего ты взяла, что я знаю? Я простой солдат.

— Вчера ты был солдатом осведомленным, а сегодня опять простой. У тебя что, циклы?

— Циклы у тебя, падла старая!

— Решил колоться — колись до конца, — сказала Морозова, пропустив «падлу» мимо ушей. — А раздвоение личности разыгрывать не надо. Психоаналитиков у нас для тебя нет.

— Решил колоться? — искренне удивился Константин. — Кто? Я?! Когда?

— Вчера. И предоставил весьма ценную информацию.

Костя оторопело заморгал. Вчера... Вчера, придя в себя после провала, он впервые не смог вспомнить деталей. Что с ним было? А если его действительно пичкают какой-нибудь химией? Он давно слышал про волеподавители, «таблетки правды», но всерьез эти разговоры не воспринимал. Хотя, будь он следователем, он бы и сам ими пользовался. Но тогда почему их не дали сегодня?

— И что же я тебе вчера поведал?

— Это так важно? Пожалуйста: все, имеющее отношение к силовой акции против Нуркина...

Костя стиснул зубы и зажмурился. Неужели он не выдержал?..

— Ты назвал и тех, кто планировал, и тех, кто собрал взрывное устройство, и тех, кто привел в исполнение, в общей сложности — двенадцать человек. Мы проверили — все подтвердилось. Если хочешь, повесим у тебя над кроватью именную благодарность.

Он открыл глаза и вопросительно посмотрел на Морозову. Двенадцать человек? Любопытно. Ах, он рассказал о том, кто устранил Нуркина здесь, в этом слое. А ему-то самому это откуда известно?!

«Берет на понт, — озарило Костю. — Не я шизофрению разыгрываю, а она. Не было ни ее таблеток правды, ни моих откровений. Дурака из меня делает. Новое слово в области дознания?»

— Ваши люди в правительстве. Считаю до пяти. Или тебе нравится?

Костя с отчаянием глянул на провода. Вырвать с корнем, а то и вправду язык развяжут. Только о чем он может рассказать? О том, как воскрес в другом слое? О том, как легко убирал членов правительства? Самых могущественных и недоступных людей России. Клерка, ларечника, таксиста...

Сердце окаменело и раскалилось. Из него, будто из реактора, выплескивалась невыносимая боль. Пульсируя, растекалась по всему телу — до ресниц, до ногтей, до мозолей на пятках.