Евгений Прошкин - Слой

– Там, там. Я приеду, составлю протокол.

– А может…

– Может, и без штрафа обойдется, – смилостивился он. – Заплатите госпошлину – девять рублей, семнадцать копеек. На месте все решим. До свидания.

Он аккуратно вырвал исписанную бумажку и сунул ее в карман. Начало было положено.

В будке Петр провел больше часа. Левое ухо горело, локоть отказывался разгибаться. Пересев в машину, он высыпал листки на правое сидение и разложил по кучкам.

Некоторые домовладельцы обещали жаловаться в вышестоящие инстанции, другие предлагали взятку прямо по телефону, но адресов никто не скрывал. Прозвонив все тридцать четыре объявления, Петр выяснил следующее. Часть квартир была сдана еще раньше, часть – по-прежнему оставалась свободной. Сегодня вселились только пятеро. Пока.

Петр вдруг ощутил всю зыбкость своих построений. Основой его тактики служили исключительно совпадения и домыслы. Винтовку могли прихватить не сегодня, а на прошлой неделе – и это был еще не самый веский из аргументов.

В поисках поддержки он набрал номер Бориса. В ответ раздались короткие гудки. Странно, Костя трепаться не должен. Петр позвонил еще раз – опять занято. Автоответчик, сообразил он и, не спеша выкурив сигарету, сделал третью попытку. Занято.

Петр перетасовал бумажки с адресами и, вытянув одну из середины, снова снял трубку.

– Вы наверно не сюда попали, – произнес вместо «але» немолодой мужчина.

– Сюда, сюда. Будьте дома, к вам сегодня слесарь придет, – без предисловий заявил Петр.

– Зачем? – Осторожно осведомился жилец.

– Вот, привет! Зачем слесаря ходят? У вас труба в аварийном состоянии. Профилактика по всему подъезду.

– Не надо мне никакой профилактики.

– Прорвет.

– Когда прорвет, тогда и вызову.

– Потом уж поздно будет. Пока до конторы добежите, весь дом зальет, – пригрозил Петр, давая ему возможность одуматься. – С соседями не расплатитесь. А наш слесарь бесплатно посмотрит. Он это обязан.

– Спасибо, я сам посмотрю. Я разбираюсь.

Жилец отключился, и Петр высказал в гудящую трубку ряд нелицеприятных пожеланий. Он-то всегда считал этот прием идеальным. Но если по-хорошему не получается…

Он запрыгнул в машину и, глянув на листок, завел мотор. Здесь было недалеко.

Дом, как он и ожидал, оказался блочной девятиэтажкой. Подъезжая, Петр прикинул расположение квартир и остановился у третьего подъезда. Узнав у старушек код домофона, он вошел в парадное и пешком преодолел два лестничных пролета.

Дверь была обита черным дерматином. Отогнув сбоку мягкий валик, Петр увидел, что под ним скрывается обычное крашеное дерево.

Он отошел к стене и, взяв короткий разбег, врезал пяткой под пластмассовую ручку.

– Всем лежать! Мозги вышибу! – Заорал он и, опомнившись, добавил. – Федеральная Служба Безопасности, майор Старшов. Здравствуйте.

Напутствовав командира, Костя включил телевизор и лег на диван. Провалявшись с полчаса, он понял, что все равно не смотрит, и отправился на кухню. Константин вывалил из пакета картошку но, почистив две штуки, взбеленился и воткнул нож в торец двери.

Бездействие его угнетало. Пило его соки, выматывало похлеще марафона. Целый месяц в четырех стенах или в трех комнатах, что, по сути, одно и то же.

Он подозревал, что сотник готовит какую-то серьезную акцию. Невзирая на риск, поперся за винтовкой…

Отсиживаться дальше Костя был не в состоянии. Да еще эти провалы! Возвращения на Родину, в которых он – пленник, инвалид, человек без будущего. Угрозы, допросы… Там все давно потеряло смысл, там все погибли – и Петр, и Нуркин, и Немаляев. И ничего от этого не изменилось. Жизнь идет. Катится себе куда-то. Теперь там другой премьер и другие люди в Ополчении. И все продолжается – дико, бесполезно, вечно.

Только он один раскачивался, как идеальный маятник. На какой половине он будет, когда нитка оборвется?

В комнате затренькал телефон – уже четвертый раз за день. Бориса домогались с самого утра, но выдернуть шнур не позволяло любопытство. Константин навис над автоответчиком и стал ждать пятого звонка.

– Борька, ну где ты? Борюсик, куда пропал? Я тут Крючковскому проболталась о твоей теории… Ну, Крючковский, профессор, ты его видел. Он был у нас недавно, и я ему так, в общих чертах… Бо-орька-а!.. он мне чуть в волосы не вцепился, веди, говорит, сюда этого теоретика. Ну что же ты молчишь, рохля? Крючковский тебе…

Телефон отключился, и Костя раздосадованно крякнул. А Борис, значит, не такой уж и лох. Интересно, что у него за теория? Тогда, под водку с огурчиком, она как-то не пошла. А он ведь рассказывал что-то. Распирало его от гордости. Не до теорий тогда было.

Константин заглянул в кабинет – маленькую комнатку с балконным окном во всю стену и старинным секретером. Почитать, что ли, его домыслы? Времени в избытке. Найти бы еще, где это. С компьютером Косте повезло – в том смысле, что Борис персоналкой не пользовался. Стало быть, все на бумаге. Только разыскать, а главное, разобраться, что – полная ахинея, а что – не совсем.

Он открыл левую дверцу и нагнулся к ящикам, как вдруг почувствовал головокружение. Пробормотав что-то насчет нехватки свежего воздуха, Константин медленно выпрямился, но это не помогло – к головокружению добавилась тошнота, а ноги ослабли и жалобно потянули тело к креслу.

Воздух ни при чем, с тоской осознал Костя. Это провал. Они, как звонки Борису, шли уже без остановки. Константин заставил себя выйти в холл и, опрокинув зеркало, повис на спинке стула. Нет, здесь нельзя. К батарее, к наручнику. Приковать учителя, чтобы сидел и не рыпался. Иначе…

Вваливаясь в комнату, он уже наполовину был им – шизиком из школы. Костя помнил, как обрушил книжную полку, как запутался в слетевших тапочках и врезался в тумбу под телевизором. Хватило ли у него сил доползти до наручников, он не знал…

…Прежнего врача сменил другой – пузатый, бородатый, с белоснежными зубами. Настоящий мясник. Увидев, что Роговцев открыл глаза, он оживился и, поднеся плотоядный рот к переговорному устройству, велел послать за Морозовой.

Пока Ирина Ивановна цокала по коридору, Константин подробно изучил палату: без окон, с ровно светящимся подвесным потолком и строгим письменным столом против койки. У левой стены громоздились знакомые приборы, помогавшие Косте жить.

– Как самочувствие? – Дежурно спросил мясник.

– Хорошо. Когда я умру?

– Лет через сорок. Устраивает?

Он вздохнул и отвернулся.

– Не спим, не спим! – Огласила палату Морозова. – Выспался уже, хватит. Пора выздоравливать, Роговцев. Больничное время в срок не зачитывают.

– Жаль. А сколько мне корячится?

– Зависит от ценности показаний. Как условились.