Филип Дик - Кукла по имени «Жизнь»

— Идите же, — сказал ОН. И я ушел.

В ночной аптеке я заглянул в справочник, нашел там адрес Колин Нилд, а потом вышел на тротуар и помахал, останавливая такси. В конце концов я отправился туда, куда собирался.

Дом, где жила Колин Нилд, оказался огромным, темным кирпичным многоквартирным зданием. Там и сям еще горел свет в нескольких окнах. Я нашел номер ее квартиры и нажал на кнопку рядом с ним. Прошло довольно много времени, пока наконец переговорное устройство не зашумело и из него не раздался женский голос, спросивший, кто там.

— Льюис Роузен, — была ли это Прис? — Можно войти? — спросил я.

Тяжелая, из вороненой стали и стекла, дверь загудела: я потянулся, чтобы схватиться за дверную ручку, и открыл ее. За какое-то мгновение я пересек пустой вестибюль и стал карабкаться вверх по лестнице на третий этаж. Подъем оказался крутым и долгим, и когда я наконец добрался до двери квартиры, я сопел, как паровоз, и устал, как загнанная лошадь.

Дверь была открыта. Я постучал, немного поколебался, а потом зашел в квартиру.

В гостиной на кушетке сидела миссис Нилд, сжимая в руке фужер со спиртным, а наискосочек от нее — Сэм Берроуз, они смотрели на меня.

— Здорово, Роузен. — Берроуз склонил голову к журнальному столику, где стояла бутылка водки, лимоны, шейкер, лаймовый сок, кубики льда и фужеры. — Угощайся.

Не зная, чем бы мне еще заняться, я подошел к столику и стал смешивать себе коктейль.

Пока я был занят этим, Берроуз сказал:

— У меня для тебя есть новости. Кто-то, кто очень дорог тебе, находится здесь. — Он указал куда-то в сторону рукой со стаканом. — Иди, загляни в спальню. — Они с миссис Нилд улыбались.

Я бросил свою выпивку и побежал к двери.

— Как тебе пришло в голову изменить свое мнение и прийти сюда? — спросил Берроуз, поболтав вкруговую жидкостью в своем стакане.

Я ответил:

— Линкольн думал, что Прис будет здесь.

— Ладно, Роузен, мне неприятно это говорить, но, по-моему, ОН оказал тебе медвежью услугу. У тебя правда не все дома, раз ты позволил этой девчонке так себя опутать.

— Я не согласен.

— Черт, да это потому, что вы больны, вся ваша троица: Прис, Линкольн и ты. Говорю тебе, Роузен, Джонни Бут стоил миллиона Линкольнов. Думаю, что мы его залатаем и используем для своей лунной программы… в конце концов, Бут — старая, добрая, родная американская фамилия: не вижу причины, чтобы семью за соседней дверью не звали Бутами. Знаешь что, Роузен? — Тебе надо как-нибудь слетать на Луну, посмотреть, что мы сделали. Ты понятия даже не имеешь, никакого понятия! Ты уж не обижайся, но отсюда невозможно понять это: ты должен там побывать.

— Это так, мистер Роузен, — сказала Колин Нилд. Я возразил:

— Преуспевающему человеку нет необходимости опускаться до мошенничества.

— Мошенничества! — воскликнул Берроуз. — Черт, это была Попытка лишь слегка подтолкнуть людей, чтобы они сделали то, что в любом случае собираются сделать. Черт, зачем мне спорить — я в этом не нуждаюсь. Сегодня и так был тяжелый день, я устал. Я ни на кого не держу зла. — Он улыбнулся мне. — Если бы у тебя была хоть какая-то интуиция и ты мог бы себе представить, что это значит, — то твоя маленькая фирма слилась бы с нами. Это ты выбрал меня, а не я — тебя. Однако снявши голову по волосам не плачут — это тебя касается, а не меня: мы будем продолжать и сделаем, что задумали, возможно, с использованием Бута, — но так или иначе в том же духе и такими же средствами.

Миссис Нилд. сказала:

— Все это знают, Сэм, — и погладила его.

— Спасибо, Колли, — сказал Берроуз. — Мне больно смотреть на такого парня: никаких целей, никаких стремлений, никакой мечты. Это душераздирающе, да ведь?

Я ничего не сказал: я стоял на пороге спальни и ждал, когда они замолчат.

Миссис Нилд сказала мне:

— Войдите туда.

Взявшись за ручку, я открыл дверь спальни.

Там было совершенно темно. В центре комнаты я заметил контуры кровати. На кровати кто-то лежал, опираясь на подушку, и курил сигарету: или не сигарету? В спальне стоял запах сигарного дыма. Кинувшись к выключателю, я включил свет.

На кровати лежал мой отец, покуривая сигару и глядя на меня задумчиво и неодобрительно. Он был в своем халате и пижаме, а рядом с кроватью стояли его шлепанцы, отороченные мехом. Рядом с ними стоял его чемоданчик и лежала одежда, сложенная в аккуратную стопку.

— Закрой дверь, meine Sohn, — сказал он тихо.

Совершенно сбитый с толку, я исполнил его просьбу чисто механически: закрыл за собой дверь, но не настолько быстро, чтобы не услышать, как они там, в гостиной, взвыли от смеха. Какую шутку они играли со мной все это время: эти все их разговоры, торжественные и претенциозные — и все они делали, зная, что Прис здесь нет и не было вообще, что Линкольн ошибся.

— Стыдно, Льюис, — сказал отец, прочитав на моем лице, что творится у меня на душе. — Может, мне надо было выйти и положить конец этой шутке, но все же мне было интересно, что говорил мистер Берроуз: это было не совсем лишено смысла? В некоторых отношениях он — великий человек. Садись. — Он кивнул в сторону стула рядом с кроватью, и я сел.

— Ты не знаешь, где она? — спросил я. — И ты не можешь мне помочь?

— Боюсь, что нет, Льюис.

Значит, даже не стоило вставать и уходить. Вот так далеко я смог добраться: сюда, к этому стулу, возле отцовской кровати, в то время как он сидел и курил.

Дверь распахнулась, и человек с лицом вверх тормашками, мой брат Честер, появился на пороге, весь в мыле от спешки и преисполненный важности.

— Я нашел для нас хорошую комнату, папа, — сообщил он, потом, увидев меня, счастливо улыбнулся: — Так вот ты где, Льюис: а сколько мы намучились, пока искали.

— Несколько раз, — сказал отец, — у меня было искушение сделать мистеру Берроузу замечание, однако такого человека, как он, уже не переделаешь, так зачем же терять время?

Я не мог вынести мысли, что у моего папы начинался обычный приступ философствования: упав на стул и сделав вид, что не слышу его, я стал воспринимать его слова как жужжание мухи. Оцепенев от пережитого разочарования, я представил себе, что бы здесь происходило, если бы со мной не сыграли жестокую шутку, если бы я нашел Прис здесь, в этой комнате, лежащей на кровати.

Она бы спала, может быть, была бы пьяна: я бы поднял ее с постели, заключил в объятия, откинул волосы с глаз, поцеловал в ушко… Я мог представить ее, пробуждающуюся к жизни, когда я разбудил бы ее от короткого пьяного ее сна.

— Ты совсем не слушаешь, — укорил меня отец. И это была правда: я был так далеко от гнетущего разочарования, я ушел в свою мечту о Прис. — Ты продолжаешь гоняться за блуждающими огоньками. — Он смотрел на меня неодобрительно.