Рассудов-Талецкий - Радио Моржо

Морж и Анисова уехали 16-го Стрелой.

Копии протоколов и фактур прилагаю.

8

Судьбу Лены решили два обстоятельства.

Первым делом, она проманала семинар руководителей коммерческого радиовещания, который Арта Габшет проводила в Париже в гостинице Лютеция. Сам Париж Лена разумеется не проманала. Не проманала она и гостиницу Лютеция, где одноместный номер стоил фирме организатору три тысячи франков в день. Вот только вместо заседаний, прений и докладов, она трое суток просидела в брассери Жиль Кретьен на Сен — Дени пропив там кроме суточных и командировочных так же и те доллары, что Ира большая, Ира маленькая и Ирочка насовали ей с поручениями привезти этого, того и всякого такого.

Вторым славным делом, которое Лена совершила по возвращении из Парижа, было то что она напрочь забыла, о том что в пятницу из Франции в Питер должна была прибыть машина с оборудованием для студий вещания и производства. Причем она даже забыла накануне сказать об этом Сереже Серову.

Результат был ужасен.

Шофер из фирмы трансъевропейских перевозок, нанятый Артой Габшетв шестнадцать часов в пятницу прибыл на своем четырнадцатитонном грузовике Скания на питерскую таможню. Там его, разумеется никто не ждал. Лена со всеми Ирочками схиляла из офиса еще в пол третьего. И что самое хреновое, по своей дурости, она в кои то веки, отпустила Сережу, так как он отпрашивался у нее еще три дня тому назад… Шофер Фернан — Оливье напрасно названивал в пустой офис… Никто трубку не брал. Шоферу вместе с грузовиком предстояло просидеть на таможне весь остаток пятницы, субботу и все светлое божье воскресение.

Положение шофера осложнялось еще тем, что в понедельник у него кончалась виза, и кроме того в понедельник утром он должен был прибыть в Варшаву под загрузку нового клиента…

В понедельник утром, истерически плачущий шофер дозвонился — таки до офиса, Сережа Серов в какие — нибудь пол — часа организовал растаможивание груза…

А уже во вторник Морж своим распоряжением, присланным из Москвы по факсу, отстранил Лену от руководство питерским филиалом, временно до утверждения его советом учредителей, назначив директором Сережу Серова.

Приказ 1 — к

Уволить к ебеньевой матери Ирочку большую, Ирочку маленькую и просто Ирочку.

Генеральный директор Радио Моржо в Ленинграде С.Серов

9

Чесать яйца в присутствии русских Морж приучил себя довольно быстро. Русских же приучить к тому, что в их присутствии можно громко пукать, застегивать ширинку и ругаться матом, было делом еще более быстрым. Русские вообще оказались ребятами покладистыми. С ними, как выяснилось, можно делать все, что захочешь. Они за железным занавесом так истосковались по иностранцам, им так хотелось после социалистического равенства, хоть чуточку хлебнуть капиталистических отношений, что, захоти мосье Павлинский плюнуть кому-нибудь из русских коллег в лицо — проблем не было. Только стоило это по-разному, в зависимости от конкретного случая. Например, наблевать за шиворот шоферу Чайки с Центрального телевидения стоило десять франков наличными, а удовлетворение эксгибиционистской потребности показать жопу директрисе ленинградского филиала, когда она приходила к нему в гостиницу с докладом, — вообще ничего не стоило: Морж просто пообещал ей стажировку во Франции. Удовлетворение же более существенных потребностей, таких, скажем, как потырить государственные денежки или попользоваться на халяву государственным оборудованием, не заплатить, когда платить полагается, — такие вещи у русских стоили чуточку дороже. Поездку эконом-классом в Париж на пару дней, магнитофончик, брелочек в виде Эйфелевой башни…

Павлинский и Анисова сидели у себя в офисе на четвертом этаже бетонного бункера в Останкино и пили пиво. Приемник, настроенный на волну радио Моржо, доносил развязный, с хрипотцой голосок: Паа-ад этт-туу песню Джонни Холидея, что сейчас звучала на нашей волне, ххаа-арашшо трахаться на диване с любимой девушкой, а под следующую песню Джо Дассена хорошо сосать минет…

Морж, засунув руку себе в штаны, морщась от удовольствия, чесал промежности.

— А что, Анисова, — промурлыкал он по-французски, — денег много в этом квартале заработали?

— Пятьсот тысяч франков, ваше превосходительство, — тоже по-французски отвечала мадам.

— А расходы какие были?

— Какие расходы? — удивленно вскинула брови мадам. — Мы ж не платим ни за что: передатчики за счет Башни, студии и зарплата за счет Бункера… Так что, мосье Павлинский, восемьдесят один процент от названной суммы — ваши.

— Мне не нужны проценты, — каркнул Морж. — Я должен взять все.

— Но позвольте! — нервно вскрикнула Анисова. — Российские совладельцы тоже имеют право на свои проценты от прибыли!

— Ха-ха-ха, какая прибыль, нет никакой прибыли! — рассмеялся Морж. — Мы ее, эту прибыль, всю засунем в статью расходов предприятия, все сто процентов, все денежки сами заберем и никому ничего не дадим.

— Этому нас в МГИМе не учили, — засомневавшись, пробормотала мадам. — Мы этого не понимаем.

— Да чего там понимать, я выставлю радиостанции счет от Арты Габжет на все пятьсот тысяч — скажем, за оказание консультаций по правильному пользованию пластинками Джо Дассена. Приедет из Парижа мой кореш, покрутится здесь пару деньков для блезира, а ты акт напишешь: мол, приезжал гранспециалист, учил наш персонал, как пластинки из конвертов доставать, — Морж пукнул и, хлебнув пива, закончил мысль: — И никакая налоговая ни за что не зацепится, а то платили бы налоги с прибыли, а так — сульмон ле такс сюр волянд ажюте, мон шер.[13]

— Се женеаль, — сказала Анисова, густо покраснев. — Же суи фьер де вотр амитье.[14]

10

Во вторник из черной пасти аппарата факсимильной связи выползла бумага крайне зловещего содержания. В Москву приезжала шобла французов во главе с директором ассоциации коммерческого радиовещания Мердуном Фишие. Весь персонал Радио Моржо содрогнулся, ожидая карательных санкций, которые обычно составляли неотъемлемую часть истерии помпы и показушничества. А что до секретарш Моржа и Анисовой, то их состояние было близко если не к коматозному, то к обморочному — наверняка.

Морж обожал надувать щеки, представляя себя перед всякого рода соотечественниками чуть ли не французским Рокфеллером, который сотворя что то вроде нового американского чуда, из протирщика окон в одно мгновение превратился в акулу капитализма. И Мердун Фишие с его французскими холуями, как нельзя лучше подходил на роль аудитории перед которой Морж был рад расстараться надуть щеки до невозможности.