Дамиен Бродерик - Игроки Господа

— Помоги мне с одеждой, Луна.

Через полминуты мертвец лишился ботинок, окровавленного костюма и нижнего белья. Никаких попыток обыскать его пиджак на предмет бумажника или вывернуть карманы. Нет, они не были ни шутницами, ни обычными грабителями. Покойник оказался толстым и волосатым, волосы покрывали спину, плечи и грудь, как это модно в Средиземноморье; зачесанные назад волосы на голове мерзко хлопали по сторонам, пока дамы ворочали его. Я увидел большую черную дыру в левой части груди, сочащуюся густой кровью. Мое собственное сердце чуть не разрывалось в груди. Крутая девка подняла труп за подмышки и поволокла к ванной.

— Луна, держи ноги.

Нет, она сказала не «луна», скорее «льюн». Луна во Франции? Это подождет, решил я. Сюрприииз! Прекрасная Лун взялась за край пластиковой занавески, откинула ее. Я быстро встал, поклонился, взмахнув правой рукой, и вылез из ванной.

Обе женщины окаменели. В воцарившейся мертвой тишине руки коренастой Мэйбиллин разжались, и покойник с неприятным звуком ударился о кафельный пол.

— Черт! — воскликнула она и выпрыгнула в окно. Больше я никогда в жизни не недооценю потенциальной скорости полного человека. Лун бросила на меня взгляд, полный очаровательного, совершенного замешательства, и выпустила ноги трупа.

— Эмбер? — сказала она. — Что ты?.. Твой наряд… — тут она замолчала, а я в это время пытался понять, о чем идет речь. — Ты не Эмбер, — наконец произнесла девушка и тоже метнулась к окну.

— Прошу прощения, — возразил я, ударяя битой по подоконнику.

Она отдернула руки, в ярости уставилась на меня, приоткрыв рот, потом прыгнула, будто кошка. Я был достаточно хорошо воспитан, чтобы никогда не бить женщин. Покойник искоса поглядывал на нас. Я свалился прямо на него, повалив вместе с собой Лун, удерживая ее за руки. У нее оказались совершенно невероятные кобальтовые глаза, и пахла она очень, очень хорошо.

— Слезь с меня ты, дурак! От тебя воняет. Когда ты в последний раз мылся?

Это было настолько нечестно, что я расхохотался и отпустил ее.

Большая ошибка.

Моя голова оказалась в захвате через секунду после того, как я освободил Лун. Она ударила меня макушкой об унитаз. Я взвыл и вырвался — ноги заплетаются, голова гудит — бросился к распахнутому окну и закрыл его. В летней ночи за стеклом не обнаружилось никаких следов Мэйбиллин или подъемного крана, который доставил бы двух женщин и покойника на второй этаж. Не успел я запереть раму, как крикетная бита ударила меня прямо под правое колено.

— О, черт! Да прекрати же! — завопил я. Повернулся и увидел ее отражение в зеркале: бита воздета для смертельного удара по моему несчастному черепу. Опуская биту, она на секунду потеряла равновесие. Я отступил вбок и подставил ей подножку ногой трупа. Лун упала ко мне в объятия. Потрясающе возбужденный, я путем некоторых усилий усадил ее на унитаз. Сиденье было поднято, и она возмущенно вскрикнула, стукнувшись о него спиной. Одна нога высвободилась, и Лун ударила меня в бедро; что-то вспыхнуло металлическим блеском, и внезапно мне стало холодно. Я схватил с сушилки толстое мохнатое полотенце и прижал к лицу Лун, держа ее за правую ногу и волоча в сторону так, что она соскользнула и ударилась спиной об унитаз. На ее ступне красовался ряд маленьких серебристых иероглифов.

Она избавилась от полотенца и увидела мое потрясение. Но, полагаю, неправильно его интерпретировала.

— Метка зверя, — саркастически заявила красавица.

— Ты будешь сидеть смирно или мне придется сделать тебе больно? Я бы предпочел первое, — сообщил я. — Так что это?

— Мой идентификационный номер, — усмехнулась она. — Срок годности. Ты ведь именно это и подумал? Очередная идиотская причуда.

На самом деле, я ничего такого не думал, однако это оказалась хорошей идеей.

— Ну да, только, на мой взгляд, лучше было бы вставить в язык, — я ничего не имею против пирсинга, однако стоило предоставить ей инициативу. Держа в руке биту, я уселся напротив Лун на край ванны. — Как вы сюда попали? Кто это? — я пнул мертвеца, который лежал, выставив одну ногу.

— Мир не такой, каким кажется, — ответила она. Опустила сиденье унитаза, накрыла накидкой и села обратно. Я ни разу в жизни не встречал никого столь восхитительно очаровательного — ни в кино, ни по телевизору, ни в этом слегка тормознутом пригороде.

— Только без чуши, — предостерег я. Затем, не отрывая взгляда от девушки, нагнулся и стянул один носок, который, повисев пару секунд на большом пальце ноги, свалился на кафель. Серебряные резные иероглифы на моей ступне ничем не отличались от иероглифов Лун. Она судорожно сглотнула. Я почти видел, как крутятся шестеренки в ее мозгу.

После долгого молчания она слабым голосом спросила:

— Как они тебя зовут?

— Они зовут меня Август, Льюююн. Они зовут меня так, потому что это мое имя.

Лун тяжело дышала, однако контролировала себя. Я видел, как она принимает решение. Она была такой красивой, что мне хотелось завыть. Потянувшись вниз, я снова надел носок. Тэнзи должна быть замешана во все это. Это не может не быть ее работой. Или моих скончавшихся родителей. Потом Лун поинтересовалась:

— Ты читал Чарльза Форта [3], Август?

— Нет, — что, теперь у нас заседание читательского кружка? Я покосился на запертые окна, нервно ожидая, что в любую секунду сюда ворвется отряд поддержки, возможно, размахивая произведениями Чарльза Форта, кем бы он ни был.

— Он сказал: «Думаю, мы — имущество». И ты и есть имущество, ты, бедный гусеныш.

Я не рассмеялся — депрессивная атмосфера не располагала к шуткам. Внизу — тетушка Тэнзи, плавающая в старческих видениях, наверху — шикарная красотка, на всех парах летящая в тот же дом веселья. Нет, постойте. Тэнзи говорила правду. Здесь действительно был труп — и, соответственно, не приходилось сомневаться в том, что предыдущие шесть трупов тоже существовали. Насколько я понимал, их доставляли женщины-курьеры, а потом покойники исчезали в воскресенье спозаранку. Я не мог больше думать об этом.

— Ну что ж, — ответил я, — в таком случае, полагаю, ты собираешься убить меня.

Оскорбленная Лун нахмурилась:

— Тебе сотрут память, вот и все.

Кто-то переобщался с Голливудом. Стирание памяти — где это было, в «Мужчинах в черном», кажется? А люди, возникающие из воздуха — или, в моем случае, из находящегося на недостижимой высоте окна ванной — в черно-белой «Сумеречной зоне». Точно-точно, так почему же сценаристам, и режиссерам, и актерам не стирали память? Во всех этих безумных конспиративных теориях всегда существует крошечная лазейка — заодно с гигантской логической дырой, в которую пролезет и танк. И все-таки…