Роджер Зилазни - Остров мертвых

Иногда Р. Зилазни бывает трогательно наивен: не без улыбки читаешь, как в космической драке Боги-противники, как малые дети, кидаются друг в друга чем попало, обрушивают горные лавины, устраивают землетрясения, насылают цунами и электрические бури. Однако автор может быть глубоко лиричным и даже сентиментальным: необыкновенно живописные виды природы, зарисовки космических ландшафтов доставят наслаждение любителям слова. Его пышные метафоры, смелые сравнения придают своеобразие обычно сухому стилю научной фантастики.

Р. Зилазни может быть и строго документальным, как запись в путевом блокноте, и умеет рисовать чудовищные сюрреалистические картины, достойные Сальвадора Дали, если сравнивать литературу с живописью: «Данго корнями врос в землю. Свисающая космами черная борода еще больше удлиняла его худое, вытянутое лицо, а курчавые волосы вились, переплетаясь с листьями кроны. В его темных глазах сквозили бесконечная печаль и усталость. На теле, покрытом изъеденной жучками корой, были видны зарубки от ножа и присохшие комки птичьего помета, а у основания торчали обугленные корни — следы многочисленных кострищ. Там, где я случайно сломал сучок, образовалась открытая рана, из которой капала кровь.

Под яркими фосфорическими лучами черты его казались призрачными. У него было сморщенное лицо, кожа землистого цвета и злой взгляд дикой кошки. Зубы были наполовину выбиты, а на левой щеке гноился глубокий шрам. Затылком он врос в ствол дерева, плечи едва выступали из-под коры, а ветви служили продолжением рук. От пояса вниз Данго был Деревом».

Впрочем, Р. Зилазни не специализируется на сюрреализме в фантастике Натуралистическое изображение картин убийства, пожалуй, можно встретить на страницах его книги, но ни в коем случае не эротику. Секс, насилие, инцест — такие темы, поднятые авангардом «Новой волны» совершенно не свойственны писателю. Даже в вопросах любви он необычайно деликатен и даже целомудрен.

Разработав универсальный тип литературного героя, Р Зилазни от своего имени поручает ему бороться со всемирным Злом, Хаосом и Распадом во славу Жизни и Добра.

Роман «Остров мертвых» явно имеет героическую окраску, он написан в приподнятом и даже высокопарном тоне Самая патетическая сцена — в финале романа, когда отчаявшийся Фрэнсис Сэндоу, чьи надежды разбиты, видит перед собой «Парад планет» Перед его взором проходят все миры, некогда созданные им, брошенные в космическую тьму «как горсть драгоценных камней», чтобы засиять всеми красками жизни. Мираж это или явь, — но мистическое видение дает герою силы вновь обрести свое «я», поверить в безграничные возможности своего таланта. Душа Фрэнсиса Сэндоу возрождается, герой проходит через катарсис — очищение, обновление, и в нем крепнет уверенность, что он еще будет творить новые миры Нельзя сказать, что роман имеет идеально счастливый конец, но гуманистическая направленность произведения Р. Зилазни не вызывает сомнений.

И последнее — о названии романа.

В 1880 году немецкий живописец швейцарского происхождения, представитель символизма и стиля модерн, Арнольд Беклин, пишет картину «Остров мертвых», имевшую большой успех На полотне изображен замок на скале, со всех сторон окруженный водой. Пессимистическое настроение, грустная символика, мрачный сюжет картины популярного художника увлекли Сергея Рахманинова, композитора и дирижера, и вдохновили его на создание симфонической поэмы «Остров мертвых», которую он сочинил в 1909 году. В названии музыкального произведения указано, что оно написано под впечатлением одноименной картины А. Беклина.

Формально эти факты и знание самих произведений натолкнули Р Зилазни на мысль назвать роман «Остров мертвых», где главный герой воплощает в жизнь художественное полотно, оживляет унылый пейзаж.

Теперь «Остров мертвых» существует в трех ипостасях одновременно в живописи, музыке и литературе, — так замкнулся круг искусства.

Итак, перед читателем — три фантастических романа Р Зилазни, впервые публикуемые на русском языке, и пусть фантастический вымысел поможет нам хоть на несколько часов отвлечься от повседневности и серых будней.

Творец снов

Джуди — там, где сумрачный геральдический волк выступает, как живой, из глубины дубовой рощи.

I

Это было даже красиво, несмотря на кровь и прочее, и Рендер почувствовал, что скоро все кончится.

Поэтому неплохо было бы растянуть каждую микросекунду до минуты и, пожалуй, следовало прибавить температуру… Где-то там, на самой периферии сознания, кольцо тьмы перестало сужаться. Откуда-то, пробуждающимся крещендо, нарастали раскаты, замершие на одной яростной ноте. В этой ноте слились, плавясь, стыд, и страх, и боль.

Форум задыхался.

Цезарь скорчился на земле перед исступленным кругом. Он закрыл лицо рукой, но и это сейчас не мешало ему видеть.

У сенаторов не было лиц, и одежды их — забрызганы кровью. Их голоса звучали, как птичий гвалт. С нечеловеческим исступлением вонзали они кинжалы в лежащее тело.

Все, кроме Рендера.

Лужа крови, в которой он стоял, расползалась. Его рука тоже поднималась и падала с механическим однообразием, и голосовые связки его, казалось, тоже вот-вот начнут модулировать птичьи крики, но, будучи частью происходящего, он был в то же время вне его.

Ибо он был Рендер-Ваятель.

Ползая в пыли, причитая и всхлипывая, цезарь пытался протестовать.

— Ты зарезал его! Ты убил Марка Антония, этого ни в чем не повинного, никому не нужного парня!

Рендер обернулся; кинжал в его руке был действительно страшен, окровавленный, огромный.

— Полностью согласен! — сказал он, поводя клинком в воздухе. Цезарь, завороженный видом блестящей стали, мерно покачивался в такт движениям кинжала.

— Почему? — выкрикнул он. — Почему?

— Потому что, — ответил Рендер, — он был намного знатнее тебя.

— Лжешь! Это не так!

Рендер пожал плечами и снова принялся наносить удар за ударом.

— Это неправда! — взвыл цезарь. — Неправда! Рендер вновь повернулся к нему и помахал клинком. Голова цезаря качалась на плечах, как маятник.

— Неправда? — улыбнулся Рендер. — А кто ты такой, чтобы устраивать здесь допрос? Ничтожество! Ты недостоин даже говорить о подобных вещах! Убирайся!

Весь трясясь, розоволицый человек, лежавший у его ног, поднялся; волосы его торчали пучками, висели, как влажная, свалявшаяся пакля. Он повернулся и стал медленно удаляться, то и дело оглядываясь.