Роберт Хайнлайн - Гражданин галактики. Между планетами
Как каждый раб, он умел лгать и красть, делая это с той же естественностью, как другие дети обладают хорошими манерами — но освоил это он куда быстрее. Он выяснил, что в темном, скрытом от глаз городском мире эти врожденные таланты поднимаются до степени подлинного искусства. Как только он стал старше, освоил язык и познакомился с улицами, Баслим стал посылать его с различными поручениями, в магазин за покупками, а порой позволял ему заработать что-то и для себя, когда сам оставался дома. Таким образом, он «попал в плохую компанию», если можно попасть в нее со столь нулевой отметки, на которой пребывал.
Как-то он вернулся домой с пустой чашкой для подаяний. Баслим не сказал ни слова, но мальчик объяснил: «Смотри, папа, как здорово у меня получилось!» Из-под своих лохмотьев он вытащил великолепный шарф и с гордостью показал его.
Баслим не улыбнулся и не притронулся к нему.
— Откуда ты это раздобыл?
— Получил в наследство!
— Ну конечно. Но от кого же?
— От леди. От красивой леди.
— Дай-ка мне посмотреть инициалы. М-м-м… скорее всего, Леди Фасция. Да она действительно красива, как мне кажется. Но почему ты не в тюрьме?
— Ох, папа, это было так просто! Меня научил Зигги. Он знает все эти штучки. Ух, как он ловок — тебе стоит посмотреть, как он работает.
Баслим задумался: как внушить мораль мусорному котенку? Он понимал, что не имеет смысла прибегать к абстрактным этическим понятиям — ни в сознании мальчика, ни в его нынешнем окружении не было ничего, что позволяло бы общаться с ним на таком уровне.
— Торби, чего ради ты вздумал сменить профессию? В нашем деле ты платишь полиции ее комиссионные, платишь свой взнос в гильдию, даешь пожертвование в храм на святые дни — и не знаешь никаких забот. Разве мы голодаем?
— Нет, папа, — но ты только посмотри на это! Такая штука должна стоить чуть ли не стеллар!
— Самое малое, два стеллара, сказал бы я. Но скупщик даст тебе два минима — и то если проявит благородство. В чашке у тебя было бы куда больше.
— Ну… это куда интереснее, чем попрошайничать. Тебе стоило бы увидеть, как Зигги все это провернул.
— Я видел, как он работает. Он действительно смекалист.
— Он самый ловкий!
— И все же я думаю, что двумя руками он мог бы работать еще лучше.
— Может быть, хотя он и с одной рукой справляется. Но он показал, как действовать и другой рукой.
— Отлично. И все же тебе стоило бы знать, что в один прекрасный день тебя укоротят, как и Зигги. Ты знаешь, как Зигги потерял руку? А? Ты знаешь, какое тебя ждет наказание? Если тебя поймают?
Торби не ответил. Баслим продолжал:
— Одну руку долой — когда тебя поймают в первый раз. Так Зигги расплатился за свое ремесло. Да, он молодец, потому что он по-прежнему в строю и продолжает заниматься своим делом. А ты знаешь, что влечет за собой второй арест? Не только другую руку. Знаешь?
Торби сглотнул:
— Не очень.
— А я думаю, что ты должен был слышать, ты просто не хочешь вспоминать. — Баслим провел большим пальцем поперек горла. — Вот что ждет Зигги в следующий раз — они укоротят его. Суд Безмятежности считает, что мальчишку, который не научился с одного раза, уже ничего не исправит, и укорачивают его.
— Так ведь, папа, они меня никогда не поймают! Я буду таким осторожным… ну, вот как сегодня. Я обещаю!
Баслим вздохнул. Мальчишка по-прежнему верит, что с ним ничего и никогда не случится.
— Торби, достань документы о твоей продаже.
— Зачем, папа?
— Достань.
Мальчик принес их, Баслим перечитал бумагу: «…один ребенок мужского пола, регистрационный номер (на левом бедре) 8ХК40267 — девять минимов».
Он посмотрел на Торби с удивлением и заметил, что с того дня мальчик стал выше на голову.
— Дай мне перо. Я освобождаю тебя. Я всегда хотел это сделать, но оснований для спешки не было. А теперь мы это оформим, и завтра ты зайдешь в Королевские Архивы и зарегистрируешь бумагу.
У Торби отвисла челюсть:
— Почему, папа?
— Разве ты не хочешь быть свободным?
— Ну… да… Папа, я хочу принадлежать ТЕБЕ.
— Спасибо, малыш. Но я решил, и я это сделаю.
— Ты хочешь сказать, что выкидываешь меня?
— Нет. Ты можешь оставаться. Но только как свободный человек. Видишь ли, сынок, хозяин несет ответственность за своих слуг. Будь я благородный и сделай ты что-нибудь, меня бы это только потешило бы. Но так как я не… словом, так как у меня уже нет ноги и глаза, не думаю, чтобы я мог себе это позволить. И поскольку ты собрался учиться у Зигги, лучше я дам тебе свободу. Я не могу рисковать. Тебе придется самому искать свое счастье, я потерял уже слишком много. Еще раз — и меня укоротят за милую душу.
Он изложил ситуацию с подчеркнутой жестокостью, ничем не дав понять, что закон, в сущности, не так жесток — на практике раба конфисковывали, продавали, и вырученные деньги шли в возмещение ущерба, если у хозяина не было счета. Если хозяин не принадлежал к знатным сословиям, судья мог приговорить его к порке, коль скоро приходил к выводу, что тот должен отвечать за деяния своего раба. Тем не менее, Баслим говорил только о законе: поскольку хозяину принадлежит полная и безраздельная власть над рабом, тем самым он отвечает за все, что раб сделал, — вплоть до отсечения головы.
В первый раз с тех пор, как они познакомились, Торби заплакал:
— Не освобождай меня, папа, пожалуйста, не делай этого! Я хочу принадлежать тебе!
— Прости, сынок. Но я же сказал тебе, что можешь оставаться.
— Пожалуйста, папа! Я никогда больше не стяну ни одной вещи!
Баслим пожал плечами.
— Послушай меня, Торби. Я предлагаю тебе сделку.
— А? Все, что угодно, папа. Как только…
— Подожди и послушай меня. Сейчас я не буду подписывать твои бумаги. Но я хочу, чтобы ты обещал мне две вещи.
— Конечно! Что именно?
— Не спеши. Первое — ты никогда и ни у кого больше не будешь красть. Ни у красивых леди в портшезах, ни у бедняков, как ты сам — одно слишком опасно, а второе… словом, это неблагородно, хотя я не уверен, что ты знаешь значение этого слова. Второе — обещай мне, что ты никогда не будешь мне врать.
— Я обещаю, — медленно сказал Торби.
— Я имею в виду не только вранье о той мелочи, которую ты порой утаиваешь от меня. Я говорю обо всем. Кстати, матрац не самое подходящее место, где стоит прятать деньги. Посмотри на себя, Торби. Ты же знаешь, что у меня есть связи по всему городу.
Торби кивнул. Он доставлял послания от старика в самые разные места и самым разным людям.
— Если ты будешь красть, — продолжал Баслим, — я узнаю об этом… рано или поздно. Если ты будешь врать мне, я уличу тебя… рано или поздно. Врать людям — это твое дело, но вот что я скажу тебе: если человек обретает репутацию лжеца, он может считать, что онемел, ибо люди не прислушиваются к завыванию ветра. Не обращают внимания. И в тот день, когда я узнаю, что ты украл что-то… или в тот день, когда я поймаю тебя на вранье… я подпишу твои бумаги и отпущу на волю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});