Михаил Болле - Мой Демон

– Остановите его! – зажимая рану рукой, прохрипел Донцов. – Это и есть разочарованный Демон Пушкина. Он не может успокоиться оттого, что остался на земле, в то время как Пушкин давным-давно вознесся на небеса.

Заметив неподалеку от себя шкатулку с двумя еще не разряженными пистолетами, Никита бросился к ней, выхватил один из них и не своим голосом закричал:

– Стой, иначе буду стрелять!

Человек в сером остановился и с любопытством посмотрел на сцену:

– Вы действительно хотите меня убить? Это чертовски любопытно.

С этими словами спонсор приблизился к сцене, движимый теми чувствами, которые ни один смертный никогда бы не смог разгадать. Оказавшись у самой рампы, он поднял голову и снял пенсне, после чего все присутствующие, исключая режиссера и Донцова, замерли в ужасе. Ведь лицо молочного цвета было лицом самого поэта Пушкина, но только не живого, а мертвого с закрытыми глазами. Немного постояв, «спонсор» открыл веки, обнажив еще более страшные, чем само лицо, глаза, метнул в раненого Никиту бездушным лучом презрения, от которого тот содрогнулся, и надменно произнес:

– Впрочем, раз уж все пошло совсем не так, как было запланировано, попробуйте сделать это на глазах у вашего сына.

Обескураженный столь хладнокровным предложением, Никита снова вздрогнул, глянул в сторону кулис, из которых выглядывала русоволосая голова мальчика, и нерешительно опустил руку.

– Будь ты проклят, Дантес! – заметив его колебания, снова прохрипел умирающий Донцов. – Да будь же мужчиной! Это не человек, говорю тебе, так хоть попробуй это сделать!

– Что сделать? – не сразу понял Никита.

– Убить Демона, который двенадцать лет назад обманул и меня самого, из-за чего я теперь прямиком отправлюсь в ад. Ну же, Дантес, перекрестись, прошепчи молитву и стреляй прямо в лоб!

И вновь, воодушевленный страстными заклинаниями умирающего, Никита поднял пистолет. «Спонсор» продолжал стоять перед рампой, скрестив на груди руки, причем на губах его играла самая инфернальная усмешка.

– Стреляй же, друг мой, нам уже не страшно, – патетично произнес Демон и тут же добавил шепотом: – Хотя постой. Быть может, перед тем как нам расстаться, ты возжелаешь Демона увидеть своего? Какой он? Ты еще не знаешь… У каждого он свой…

Никита стоял, окаменев в буквальном смысле слова. По крайней мере, так ему казалось, поскольку он не мог пошевелить даже мизинцем. Тем временем Демон Пушкина продолжал свой монолог:

– Так что ж, устрою тебе радость. Не всякому дано увидеть лик, вершащий то, что вы судьбой своей зовете.

– Убей его… – последний раз попросил Донцов и затих навеки.

И тут Демон, подобно фокуснику, извлек небольшое зеркало и показал его Никите. Тот, выйдя из оцепенения и увидев кого-то в зеркале, затрясся, подобно умирающему в предсмертной лихорадке.

Евгения кинулась к сыну, чтобы утащить его в гримерку и тем самым избавить от столь драматического зрелища. Демон убрал зеркало и поинтересовался:

– Каково?

И вдруг Никита, прошептав: «Господи, не оставь меня в столь трудный час», выпрямился, перестал трястись, и с неожиданной отчетливостью осознав всю свою несостоятельность и почувствовав отвращение к себе, вспомнив все прожитые годы, уже хотел было нажать на курок, как в дело вмешался режиссер. Навалившись сзади, он обхватил Никиту обеими руками и попытался опрокинуть на пол.

– Проклятый щенок! – шипели его злобно кривящиеся губы. – Я доверил тебе такую роль, а ты ее так бездарно провалил. Отдай пистолет, и я сам тебя прикончу!

Они повалились на сцену и стали яростно кататься под ногами пытавшихся разнять их актеров, каждый из которых стремился завладеть пистолетом. Никита настолько искренне поверил угрозе режиссера, что боролся с ним изо всех сил, позабыв про раненую руку. Да и могло ли быть иначе, если теперь речь шла о его собственной, пусть даже пустой и никчемной жизни…

Когда раздался глухой выстрел, никто поначалу не понял, что именно произошло. И лишь когда Воронцов, закатив глаза, распростерся навзничь, а Никита боязливо отполз прочь, все стало ясно. Воспользовавшись всеобщим оцепенением, «спонсор» закрыл глаза, надел пенсне и незаметно исчез, навсегда оставив свой холодный образ в сердце Никиты. Первой, заметив, как быстро слабеет Никита от потери крови, опомнилась Наташа.

– Что же ты стоишь как истукан! – набросилась она на Сергея. – Его надо срочно отвезти в больницу! Беритесь же и помогите! – обратилась она к остальным актерам.

Во время суматохи, пока они, все вместе, взяв Никиту за руки и за ноги, уволакивали его со сцены, кто-то, сам того не заметив, наступил на труп Воронцова. Наступил, но не упал и даже не споткнулся, поскольку тело бесследно исчезло, и теперь на сцене валялись только черный фрак и белая манишка…

Глава 23

Потрепанная «кореянка» Сергея оказалась набитой до отказа. На заднем сиденье разместили потерявшего сознание Никиту, рядом с которым оказалась Наташа, успевшая перевязать его рану собственным кашне. Ей активно помогали Андрей и Марина. Олег сел спереди, и Сергей немедленно завел двигатель. Разумеется, что никто из них и не подумал переодеваться, поэтому на всех были театральные костюмы. Когда машина выезжала из двора мрачного здания, на крыльце появилась Евгения, держащая за руку сына. Она бросилась следом, но Сергей, не заметив или не захотев заметить девушку с ребенком – все равно сажать уже было некуда! – поддал газу, и его машина рванула вперед.

У Никиты начался жар, он стал бредить:

– Я не виноват… Не виноват в том, в чем меня обвиняют. Эти глупцы никогда и ничем не смогут доказать, что я – сообщник Сатаны, что Демон прельстил меня обманом и толкнул на это преступление. Господь все видит! Он мой свидетель… И Он поможет моему сыну…

Стремясь поскорее доставить друга в больницу, Сергей вел машину, пренебрегая всеми правилами дорожного движения и не обращая внимания на озверелые свистки гаишников. Разумеется, столь беспардонная езда по обледенелым дорогам старого Петербурга не могла не закончиться плачевно. «Кореянка» выскочила на набережную Обводного канала, где едва не столкнулась со снегоуборочной машиной. Сергей надавил тормоз и вывернул руль, в результате чего машину занесло, она врезалась в ограду и, со скрежетом проломив ее, упала на лед.

Удар перегруженного автомобиля был столь тяжел, что лед сразу треснул и раскололся, отчего «кореянка» быстро провалилась в полынью. На какой-то миг, от прикосновения ледяной воды, к Никите вернулось сознание. Но единственное, что он успел спросить, было: «Где мой сын?» Олег и Сергей еще сумели открыть передние дверцы, однако этим только ускорили всеобщую кончину. Ледяная вода хлынула в салон так стремительно, что не прошло и минуты, как все было кончено…