Станислав Буркин - Фавн на берегу Томи

— Двадцать восемь, великий магистр, — ответила поручительница.

— Где родился?

— В России, великий магистр.

— Где жительство имеет?

— Ныне в граде Томском обосновался.

Еще не отзвучал последний ответ, как магистр воскликнул:

— Впустите его!

Со стороны публики то и дело доносились короткие, усилием сдерживаемые смешки.

— Слышите, любезные братья, что этот свободный от церковных уз человек в намерениях своих тверд, — тихо сказал магистр. — И что он добровольно соглашается посвятить себя нашему подчинению. Согласны ли вы на то, чтобы он был принят в общество наше?!

Все гости хором троекратно ответствовали: «Ей, тако!»

И магистр воскликнул:

— Преклоните колена ваши пред жертвенником нашим, подайте правую руку.

— Вы это мне? — едва держась на ногах, переспросил учитель.

Зал взорвался хохотом.

— Тихо! — свирепо потребовал молчания магистр.

Бакчаров левым коленом осторожно опустился к полу и почувствовал под ногой мягкую подушечку. И тут к обнаженной его груди приставили холодный металлический циркуль.

— В присутствии великого строителя мира и пред достойнейшими мастерами, которые слушают вас, вы клянетесь и берете великое обязательство: действовать согласно обязанностям вверяемой вам должности.

— Узрите нас впервые! — торжественно сказал магистр.

Тут с учителя сорвали повязку и перед несчастным вспыхнули три магниевые фотовспышки, от чего он с криком повалился на паркет, зажав руками глаза. Когда в гостиной стих смех и вновь воцарилась тишина, он увидел, что находится в полутемной, большой комнате, освещенной лишь пламенем сжигаемого на языческом жертвеннике спирта. С одной стороны его окружали люди в масках, устремляющие к нему обнаженные шпаги, с другой — восседая на дубовом троне, надменно наблюдал за ним сам Иван Александрович Человек!

— Так я и знал! Так я и знал! — иступленно пробормотал Бакчаров.

— Видите все устремленные на вас орудия наши? — спокойно заговорил магистр. — То на случай, ежели, паче чаяния, измените вы своим обязанностям.

И все обступившие учителя воздели шпаги над головой.

— Мы всякие земные забавы и утехи почитаем ничем, — жеманно продолжала Анна Сергеевна, — как и оное на миг осенившее вас пламя, и исчезнувший уж по нем дым. Обет ваш верности запечатлейте, соединив кровь вашу с кровью всех братий.

Бакчарова подхватили и подтащили к жертвеннику, где лежали отверстая чародейская книга, на ней кинжал, серебряное блюдо с горящим голубым пламенем спиртом, золотой циркуль, деревянный угольник, молоток из слоновой кости, черная маска и пара рабочих перчаток.

Потом Иван Александрович протянул над учителем руки и проговорил:

— Знайте, что жребий ваш решился!

И все присутствовавшие зааплодировали нагому учителю. Потом его облачили в белую ризу с дутыми складчатыми рукавами. Минорно вступил рояль, и на ковер перед рассевшейся публикой выскочила Анна Сергеевна в образе вечно плачущего Домино.

— Мистерии! Мистерии! — выбрасывая длинные расправленные рукава, возвещала она.

На минуту свечи задули, и стало совсем темно, но вдруг в залу ручьем втянулось факельное шествие и тускло осветило свободное пространство. Ктото зажег канделябр на рояле и раскрыл перед пианистом ноты. Тот нахмурился и заиграл. На трон магистра важно уселся полненький Арлекин, ему вручили скипетр и накинули на плечи королевскую мантию. Его окружили носастые кукольные слуги, а придворные дамымарионетки в масках под тихую средневековую музыку закружились в королевском балу.

Последним выскочил Домино и запел чистым контральто:

Жил в Сардинии когдатоСнисходительный король —Правил очень справедливо,Знал вельможа свою роль.Добродетельный и щедрый,Окруженный громкой славой,Он до старости глубокойУправлял своей державой.

И была у его тронаДочь — принцесса Форнарина,И краса ее сияла,Безмятежна и невинна.Словно звезды в ясном небе,Очи юные сверкали.Увидав красу такую,Люди разум свой теряли.

И однажды в порт КальяриИз далекого приделаКапитан Пассини прибыл —К королю имел он дело.И, как водится, тот час жеПолюбил он ФорнаринуИ готов был за свиданьеМного лет горбатить спину.

Пишет он своей принцессе:«Я люблю вас, итальянка».И письмо дает не медляСтарику — ключарю замка.Просит, чтобы тот доставилИ вручил конверт синьоре.И старик, прочтя посланье,Отдает письмо на горе.

Форнарина, божий ангел,Восхищенная признаньем,Отвечает, не колеблясьНа послание посланьем:«Успокойся, капитан мой,И забудь былые муки,Если чист в своем желанье,Я отдамся в твои руки».

Так писала Форнарина,Растворяясь в каждом слове,Чтобы ночью этой страстнойБыл в саду он наготове.И сургучною печатьюДобрый отзыв увенчала,Чтоб никто о тайных встречахНе проведал от начала.

Это краткое посланьеСтарику она вручилаИ отдать письмо пришельцуВ тот же вечер поручила.Тот накрылся с головоюНекой мантией чудеснойИ над крышами помчался,Словно демон бестелесный.

Как ядро летел из пушки,Гулко свища от полета,Так достиг старик твердыниИ прошел через ворота.Мимо стражников дремотныхОн, как призрак, промелькнул,И никто из них ни разуНа посланца не взглянул.

Жаль, влюбленные не знали,Что посланник чародейскийКозней много заготовил —Был ключарь старик злодейский.Безобразный и косматый,Сам желал ласкать принцессуИ, как позже оказалось,Послужил немало бесу.

Ключарь, взглядом изменяяСуть послания в конверте,Тихо кланяясь Пассини,Говорит: «Синьор, поверьте,Только я вступил в светлицу,Ваш конверт был тут же отнятИ на смех кузеном девыБыл, синьор, публично поднят.

От него ответ несу вам,Если сударь мне позволит,Я прочту письмо мерзавца,Так обида меньше колет».Капитан, влюбленный в деву,Старцу тут же позволяет,И старик, сургуч срывая,Сиплым голосом читает:

«Слушай, дерзкий чужеземец,Я принцессы покровитель,Не позволю проходимцамПроникать в ее обитель.Ты, наверное, подумал,Что такой, как ты, мерзавецДеву сможет обесчеститьВ нежном возрасте красавиц».

Ярость голову дурманит,Капитан хватает ножИ, ключарю угрожая,Говорит, что это ложь.Но старик ему клянется,Молит написать ответ,И теперь двоих влюбленныхНе минует много бед.

Очи девы загорелись,Ключарь к ней вошел в светлицу,Но с посланием от другаУжас вдруг объял девицу.Она вскрикнула в испугеИ отпрянула, робея,Протянув письмо ключарю,Просит вслух прочесть злодея.

«Слушай, ты, змея лихая,Я скажу, коль мы на равных,Я таких, как ты, немалоПорубил в сраженьях славных.Не побрезгуй, тварь, сразитьсяТы со мною на рассвете.Может статься, не забудешь,Как писать паскудства эти!»

Изумленная принцессаГлаз миндалины открылаИ посланье капитанаСлезной каплей окропила.Через хитрого посланцаПолучив такие строки,Отвечала Форнарина:«Что ж, сраженье будет в сроки».

Легенда давно уже ожила действом. Куколкапринцесса скорбно куталась в темный плащ, собираясь на дуэль, а злодейский ключарьгорбун тихо торжествовал, качая огромным крючковатым носом и потирая свои цепкие ручки. Совсем не кукольный мальчик, исполнявший роль капитана, медленно надевал перчатки и поправлял шпагу. Красный от напряжения Бакчаров только изредка косился на представление. Капелька пота, поблескивая, свисала с его носа, и чем больше он слушал повествование Анны Сергеевны, тем яснее понимал, что живым он отсюда не выйдет.