Станислав Буркин - Фавн на берегу Томи

Легенда давно уже ожила действом. Куколкапринцесса скорбно куталась в темный плащ, собираясь на дуэль, а злодейский ключарьгорбун тихо торжествовал, качая огромным крючковатым носом и потирая свои цепкие ручки. Совсем не кукольный мальчик, исполнявший роль капитана, медленно надевал перчатки и поправлял шпагу. Красный от напряжения Бакчаров только изредка косился на представление. Капелька пота, поблескивая, свисала с его носа, и чем больше он слушал повествование Анны Сергеевны, тем яснее понимал, что живым он отсюда не выйдет.

И луна блестела ярко,И шумел внизу прибой,Форнарина до утесаДобралась, где ждал герой.Вот Пассини, волк суровый,Два пистоля вместе с ним,И вгоняет уже пулиЛовким шомполом своим.

И казалось всем прохожимВдоль по берегу морскому,Что высоко над скалоюШлют привет один другому,Поднимая чинно рукиВ направлении друг друга.Грянул выстрел капитана,И в ответ палит подруга.

Дым рассеялся, и сноваСупостата два стояли,Оказалось, очень плохоСупостаты те стреляли.Капитан, взревев от гнева,Снова взводит пистолет,Подбегает быстро к цели,Гром, и девушки уж нет.

Острой мыслью его пуляСветлу голову пронзила,Прядь волос сняла, а послеКапюшон с нее стащила.И узрел тотчас ПассиниОчи ясные девицы,И вскричали над утесомИзумившиеся птицы.

Злой ключарь приходит в замок,Королю приносит вести,Говорит, что сам ПассиниДочь его убил на месте.О судьбе своей печальнойНе сказала та ни слова.Лишь теперь узнали тайнуВсе от гостя колдовского.

Двери в гостиную отворились, заиграла траурная мелодия, и четверо в черных с белесыми начертаниями облачениях схимников внесли настоящий лакированный гроб, в котором лежала юная девушка в белом платье. Перед ними, как перед великанами, расступались марионетки придворных дам и слуг.

Гроб стоит уж подле трона,Лют и страшен гнев владыки,Вся Сардиния в печалиТочит сабельки и пики.Месть жестока итальянцев,Нрав грубее корки наста,И священник молвит грустно:Sic morire nonè basta![8]

Вот уж тащат капитана,Горем сломленного тоже,И вокруг уже собралисьЛюди, судьи и вельможи.Над смиреннейшим ПассиниПод отца тяжелым зракомБыстро суд свершился правый:Должен скормлен быть собакам!

Тут связанного мальчика, исполнявшего роль капитана Пассини, схватили монахи, сунули в бочку и сделали вид, что искромсали беднягу трезубцами. Потом они опрокинули бочку, и из нее высыпались кости. В зал впустили десяток охотничьих собак, и они, виляя хвостами, набросились на останки капитана.

Казнь прошла, и всходит солнце.Тени четкие, блуждая,Протянулись в мутном свете,Сгустки ночи сохраняя.Гавань спит уже лучиста,Только крысы колобродят,Корабли застыли в дымке,В порт Кальяри не заходят.

Просыпаются торговцы.Колокольнями соборыРассыпающимся гуломЗавели переговоры.Сотый раз доминиканцыНа своей латинской мессеСлужат в черных облаченьяхПанихиду по принцессе.

Траур кончился, и сноваГоры яств и горы хлебаОтомщенные сардинцыПоглощают, славя небо.И король веселый тоже,Закатив великий пир,Веселится с малой дочкой,Торжествует с ним весь мир.

Трубы звонкие трубили,Барабан, ликуя, бил,И орган в соборе мрачномМыш летучих веселил.А ключарь, рубин огромный,Что король ему вручил,На груди своей лелея,Чай с чертями скромно пил.

Вдруг резко и громко заиграл рояль, скрипки лихо завели веселый итальянский танец, и все закружились в сумасшедшем хороводе вокруг гроба.

Наконец веселое смятение улеглось, и Домино объявил перерыв.

Гости не разбрелись по всему дому, почти все остались в гостиной. Исчезли только артисты и Иван Александрович Человек. По рукам пошли подносы с малюсенькими пирожными и конфетами. Онемевший, ничего не слышащий и не видящий Дмитрий Борисович сидел на диване в темном углу среди остальных. Рядом с ним сидела девушка в белом платье, игравшая несчастную принцессу, — ею была Тереза, дочь парикмахера, — она сострадательно смотрела на учителя, держа и поглаживая его холодную руку. Неожиданно их заслонила тень маленького остробородого старичка в костюме звездочета. На носу у него подпрыгивало очень подходящее костюму маленькое пенсне.

— Дмитрий Борисович, вот что значит флюиды и родство душ! — Резким голоском заблеял звездочет и снял на мгновение с лысины остроконечный колпак. — Вот уж где не ожидал вас увидеть, господин учитель! Я смотрю, вы тоже вдались в мистику?

Бакчаров поднял утомленный взор и прищурился. Он сразу узнал в звездочете директора гимназии профессора Артемия Федоровича Заушайского.

— Нда, — только и ответил на все сказанное им Дмитрий Борисович.

— А я все о вашем водворении в нашей гимназии ратую. Курс для вас бережем. Кто на него только не покушался. Мне про вас невесть что рассказывали: пьянки, гулянки, разные выходки… Хоть убей, не поверю! Чтобы умный человек с чувством долга и такими знаниями… Говорю всем: нет уж, его оставьте, пожалуйста. Или, может быть, я вторгаюсь во чтонибудь сокровенное? Но, как бы там ни было, городу нужны светлые личности, а не сплетни и пересуды. Благодарю вас за то, что вы любезно согласились поучаствовать в праздничных мероприятиях и поведали о ваших весьма занятных научных соображениях на тему сверхъестественных явлений. В особенности гипнотических сил.

Бакчаров, едва слыша его, лишь покивал в ответ, и звездочет, как по волшебству, растворился в суете и полумраке гостиной.

— Мне надо в уборную, — признался Бакчаров держащей его руку девушке.

Та сразу засуетилась, вытащила его из зала в коридор, затем повела вверх по знакомой лестнице.

— Prosze, tu jest ubikacja,[9] — смущенно улыбаясь, указала она на дальнюю дверь. — Там найдете и ваши вещи.

Учитель кивнул и вступил в мрачную комнату. Рядом с умывальником стоял стул с аккуратно сложенными вещами учителя.