Марина Казанцева - Одинокая звезда

— Добрый день, мистер Сарториус Пазола! Чем обязан?

— Простите, — еще раз извинился Пазола и в растерянности спросил: — как вы меня назвали?

Мэр заглянул в регистрационную книгу и произнес:

— Сарториус К. Пазола! Вы же у меня вчера были!

Сарториус заглянул в книгу и увидел собственноручную запись. Ну, конспиратор бестолковый! Что теперь сочинять прикажете?!

— А это что за имя? — удивился он. — Валет Бурбон! Скорее кличка!

— А, да! Я тоже вчера удивился. Этот господин мне тут такой шум поднял! А представился, как и вы, другим именем.

— Каким же именем он представился? — поспешил спросить великий конспиратор, чтобы отвлечь внимание от собственной персоны.

— Тайсон! Нет, Ларсон! Ну да! Тарри Лайрон! Или Ларри Тайрон?

— А что он хотел? — с понятным интересом спросил адвокат.

— Тарсон этот? Так странно, знаете, себя повел! Сначала хотел купить дом ювелира, а потом вдруг согласился пойти в библиотеку!

Так, значит все-таки права миссис Оливия: Тайрон ищет не дом ювелира, он ищет что-то другое!

— А почему он подписался Валет Бурбон? — спросил Пазола с подозрением.

— А вы тоже не своим именем подписались. Тоже, наверно, пошутили!

— Ладно, я пойду. — отговорился адвокат.

— А вы что-то хотели узнать?

— Я вообще-то хотел узнать, где жил Доркинс.

— Купить хотите фермочку? Зачем вам эта развалина? Видели у дороги строение — куда получше! Там рядом еще художника убили.

— Нет, не хочу — там покойник был! — попытался отговориться Пазола.

— А на свиноферме — два покойника!

— Откуда два?! — воскликнул адвокат. "Может, он и Паркера посчитал?"

— Ну да, два — отец и сын! Абрахамс в тюрьме умер как раз две недели назад, а Фицджеральд пропал через два дня! Так что, берете фермочку?

— Оба — Доркинсы? — уточнил Пазола.

— Почти что так! — подтвердил мэр.

Да что за мучители! Когда-нибудь они будут выражаться определеннее?!

— Как понять?

— Ну, все просто! Пак родился Доркинсом…

— Кто такой Пак?! — взмолился Сарториус.

— Так Фицджеральд же!

Сарториус решил не уточнять, чтобы окончательно не запутаться.

— А Абрахамс сначала был Стюартом.

— А когда стал Доркинсом? — адвокат почти смеялся.

— Когда женился.

— …?

— Он взял фамилию жены. — пояснил мэр, продолжая клетить марки на открытки. — Говорят, что над их семьей какое-то проклятие было, и он таким простым средством решил избавиться от него. Так берете фермочку?

Сарториус поспешил раскланяться, пока еще чего не всплыло.

— Я подумаю! — туманно пообещал он.

***

Валет решил дождаться ночи и забраться в полицейский участок, но пока делал вид, что не спеша прогуливается по улице. Он поджидал Макинтоша. Интересно будет узнать, куда тот ходил? Этот старый Мандарин так хорошо изображал простачка, что Валет купился.

Городок очень мил — зря его ругать не надо. Люди спокойные и дружелюбные(если не считать старую сумасшедшую кошатницу). Улицы чистые, кругом цветочки. Лавочки, ничем не исписанные, мирно покоятся в окружении пышных кустов. Напротив — через дорогу — симпатичная кафешка, куда то и дело заглядывают молодые мамы с кучей ребятишек.

От свежего воздуха захотелось есть, и Валет решил зайти в кондитерскую — оттуда так вкусно пахло. Но для этого было нужно покинуть наблюдательный пост. Бурбон уже почти двинулся из своего удобного укрытия среди рододендронов. Но тут к дверям кондитерской подъехали на велосипедах дети. У одного мальчишки за спиной был рюкзак, а из него выглядывал скунс.

Уж не с этим ли скунсом повстречался Марк? Валет невольно улыбнулся.

Дети прислонили велосипеды к стойке. Пацан со скунсом перекладывал что-то из кармана в карман. Вдруг Валет затаил дыхание и впился своими зоркими глазами в предмет, который появился в руках парнишки. Он мгновенно узнал его. Это был бумажник Паркера!

Ребята вошли в кондитерскую. Бурбон быстро перешел на ту же сторону, стараясь не выдать спешки. В кондитерской было помимо детей еще несколько человек. Дети столпились у витрины, выбирая пирожные. Валет тоже сделал вид, что смотрит. Вытащить бумажник у мальчишки для опытного карманника было плевым делом.

ГЛАВА 21. Дамиан Мартиросса

Дарби целый день пытался почитать летопись про Мартироссу, но все кто-то мешал и приходилось ее прятать. Он отложил чтение до вечера.

Вот все разошлись, уборщик-полицейский запер дверь, аккуратно переоделся и засел на своей узенькой кушетке в каморке возле маленького ночничка. Марвелл Костагрю, твоя очередь!

"Так слово в слово, все как знаю, я, Марвелл Костагрю, все рассказал как я услышал о дважды проклятом Дамиане.

Убийцу заковали в цепи и на виду у всех прохожих вели дорогою в Мадрид и громко стражи объявляли его вину на перекрестках и проклинали его люди.

Мужи кидали в него камни, их жены плакали и выли, а нищие бросали грязью в его растерзанное платье.

Вельможи гордые спускались из паланкинов, чтобы плюнуть в глаза ему — так ненавидел его Испании народ.

И вот предстал он пред судом на скорую жестокую расправу, и ожидая участи суровой, сидел с убийцами сначала он в железной клетке. И даже те все ненавидели его и, проклиная, говорили:

— Мы убивали ради денег, мы убивали ради пищи, мы убивали, чтоб напиться вином в таверне! Но никто сестры своей из нас не тронул, никто ребенка не сгубил. Мы прокляты, а ты — проклятей, мы все умрем, а ты — подохнешь! Нам в ад дорога, тебя же ждет не ад, а сотня преисподних!

Как проклинали Дамиана, так плакали все о Франческо. И никто достойнейшего сего дона самоубийцей не назвал, но говорили — "убиенный".

Молчал убийца и ни слова за всю дорогу не промолвил и глаз горящих не прикрыл и от плевков не утирался.

Стоял перед судом он прямо, нисколько шею не склонив, и не раскаявшись нимало, суровый принял приговор.

Судьею был Максим Коррадо, отец погибшего Сиквейры, и на сухих глазах его ни капли влаги не нашлось.

Сух голос был его и резок, он сына друга своего судил. С его отцом он побратимом войну с арабами прошел, нога к ноге и стремя в стремя.

Их лошади ноздря к ноздре, как смерчи, воздух рассекали и два клинка, как пара молний, неутомимые блистали!

— Нет смерти для тебя, исчадье ада, достойной тяжести проступка. И та из них, что всех ужасней, все ж будет слишком милосердна!

Приговорили Мартироссу к семи подряд ужасным казням и тело мертвое его должно быть брошено собакам.