Александр Громовский - Феникс

Она перешагнула через вытянутые ноги парня.

- Ух, какие ножки! Так бы и съел их... - прогавкал бандит, промахиваясь и хватая загребущей лапой воздух.

Инга быстро пошла к раздевалке, скрылась за углом стены. Никто из компании не задержал ее, и у Георга с груди упала одна из тяжелых гирь.

- Ну, давай доставай, доставай, что у тебя там, в кармане?

- В каком кармане? - спросил Георг, отпуская золотое кольцо, которое тут же упало в глубь, и нащупал другое - стальное.

- В котором ты руку держишь, - подсказал терпеливый рэкетир.

- Слушай, отец, - вмешался другой, менее терпеливый, от взгляда которого веяло жутким холодом (Георг не был сторонником известной теории, но в данном случае Чезаре Ламброзо был прав), - давай скоренько, по-мирному... А то ведь мы сейчас твою телку разложим на этом столе и будем трахать ее хором во все дыхательные и пихательные дырки одновременно, а ты будешь смотреть и пускать слюни... А потом мы тебя...

Георг продел указательный палец в кольцо, вынул руку из кармана и подал парню то, что держал в ладони. Парень машинально взял протянутое, но увидев тускло отблескивающие грани гранаты, отбросил ее (вместе с рукой Георга) от себя, как ядовитое насекомое. Граната глухо ударилась об край стола, отскочила и повисла смертельным брильянтом на согнутом пальце Георга. Все вздрогнули, замерев в напряженных позах. Георг, крепко держа за кольцо побелевшим от напряжения пальцем и, придав своим глазам лихорадочный блеск фанатика, сказал:

- Вот что, ребятки, мы - боевики партии Лимонова, а это наш мандат лимонка. Так что, не стойте у нас на дороге, если не хотите, чтобы ваши кишки и яйца болтались на этих люстрах.

- Да ты знаешь, ты, с кем связываешься?.. - заерепенился жуткий тип, он подтянул рукава куртки, оголяя бездарные наколки. - Ты, падла!..

Георг решительно взялся за гранату другой рукой. Одна из проституток вышла из оцепенения и с коротким взвизгом шлепнулась, как жаба, со стула на пол. Руки парней метнулись под куртки.

- Оставьте вы его в покое, идиоты! - не громко, но внятно сказал скромный, худенький дядя из своего уголка. Все повернулись к его столику. Дядечка, похожий на бухгалтера, попивал "Боржоми" и тихо перебирал листочки в папочке, что-то подсчитывая на карманном калькуляторе, словно готовил годовой балансовый отчет.

- Но, босс...

- Закрой хлебало, Тетерев-Косач, когда я говорю... Только хая мне тут не хватало. И потом, я не выношу запаха паленой шерсти.

Георг сжал в ладони гранату и сунул ее в карман, потом повернулся и размашистым шагом пошел в вестибюль. За углом, у зеркала, стояла Инга и пристально, не мигая, смотрела на свое отражение, словно хотела загипнотизировать самое себя. Георг с трудом оторвал ее руки от раковины, обнял за плечи и повел к выходу. Амбал, стоящий на стреме, как вышколенный швейцар, отворил им дверь.

ВЕЧЕР КИТАЙСКОЙ ПОЭЗИИ

Когда они шли по вечерней улице - пыльной и в этот час малолюдной, Инга спросила:

- Как тебе удалось уйти?..

- А я им пропуск показал, - судорожно усмехнулся Георг.

- Какой еще пропуск?

- Пропуск в ад. - И он продемонстрировал ей "пропуск", почти не разжимая ладони и так, чтобы не увидели прохожие. - Действует безотказно.

У нее расширились глаза от испуга, удивления и восторга.

- Настоящая?!

- Конечно, нет, учебная.

- А если бы не поверили?

- Сомневающихся еще пока не встречал, - ответил он и подумал, что один сомневающийся сегодня нашелся-таки, этот ламброзовский тип, эта тупая скотина, обнаглевшая от своей безнаказанности. И если бы не благоразумие их шефа, кафе пришлось бы закрывать на ремонт. И надолго. Только сам Георг об этом не узнал бы уже никогда. Бог свидетель, он выполнил бы угрозу, потому что ненавидел всю уголовную сволочь, которая есть на свете.

Да, он боялся и ненавидел, но никогда бы не сдался. Ненависть и страх. Страх и ненависть к ним он испытывал всегда, даже когда этого не осознавал. Даже во сне его противниками и преследователями были уголовники, словно он был не простым художником, далеким от всей этой мерзости, а отставным комиссаром полиции. По-видимому, это передалось ему через гены отца, и не только отца, но и деда, служившего одно время милиционером в Ялте. Два таких сильных чувства обязательно должны были передаваться через гены.

А отец его по горло нахлебался этих ощущений, едучи из немецкого лагеря в советский, и в тех "телячьих" вагонах был ограблен уголовниками, обобран до нитки, и на зоне терпел поборы и притеснения. И уяснил себе крепко-накрепко волчий их закон жизни: никакой помощи и взаимовыручки в быту! Человек человеку - волк. Каждый сам за себя - таков закон. И только для грабежей и убийств они сбиваются в стаю.

Если ты, из альтруистских соображений, помог кому-либо, то автоматически становишься шестеркой того, кому помог, а то и для всей остальной кодлы. А он-то, маленький Георгий, частенько недоумевал, почему это папаня один корячится, спихивает тяжелую лодку на воду, когда стоит только кликнуть вон тех кругломордых мужиков, сидящих без дела (к тому же, они хорошие знакомые и наверняка помогут охотно), - как все вместе, дружно лодку спихнут на воду, точно перышко. Но нет же, нельзя! Папаша был закаленным зэком.

Конечно, сознанию Георга был чужд этот асоциальный закон волчьей стаи, и он никогда его не соблюдал и презирал тех, кто ему следует, делая снисхождение лишь для своего отца, но те упомянутые два острых чувства не раз, по-видимому, сыграли свою спасительную роль в его жизни. Многие, ох, многие из его знакомых и малознакомых попали в железные клещи и безжалостные жернова тюрем и лагерей по самым примитивным обвинениям - спекуляция, воровство, кража, разбой. И сгинули там. Или вернулись оттуда нравственными, а часто и физическими калеками. Но Георгий сумел избежать всего этого благодаря своему ангелу хранителю, который сидел в его генах. Но есть предел человеческому терпению...

"Я бы сделал это", - повторил он про себя, до боли стискивая ребристую рубашку гранаты.

- Мрази поганые, такой вечер загубили, - глухо сказал он.

- Не огорчайся, милый, - ответила Инга, прижимаясь к его плечу, - я утешу тебя, мой герой, мой рыцарь, мой защитник.

- Пожалуйста, птичка, перестань. Не люблю я громких слов.

- Ладно, прости за высокопарную тираду. Я просто хотела тебя подбодрить.

Георг насупился и сжал зубы. Как же, герой - кверху дырой, думал он. До сих пор поджилки трясутся и рубашка прилипла к спине от холодного пота. И все-таки он победил свой страх и впредь намерен побеждать. Молодец, что как ни торопился, а все же прихватил с собой это оружие отчаяния. Оружие террористов и политических фанатиков. Но именно оно - то единственное оружие, которого еще боятся эти беспредельщики.